Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Вырваться из этого заколдованного круга можно было, строго говоря, только одним путем — в порядке подачи в отставку из членов Государственного совета. Бывали ли вообще такие случаи, мне неизвестно. Не надо забывать, что назначение в Государственный совет случалось венцом бюрократической карьеры. Эта карьера сама по себе накладывала неизгладимый отпечаток на психологию. А условия работы в самом Совете довершали дела и укрепляли создавшуюся психологию — психологию покорности и политической безнравственности. Менее, чем где бы то ни было, можно было думать о настоящей политической борьбе и о сохранении чувства собственной политической ответственности в недрах Государственного совета. Ему ведь не было даже предоставлено право законодательной инициативы. Робкая попытка добиться этого права, предпринятая по случаю празднования в 1901 г. столетия со времени учреждения Совета, была пресечена в корне. Мало того: не все даже законодательные предположения проводили через Государственный совет. Многие законы проводились через Комитет министров и разные ad hoc [249] образуемые совещания. Все это не могло не оказывать влияния на психологию членов Совета. Никто, в сущности, так ясно, как они сами, не сознавал, что их дело маленькое, что политический центр тяжести заключался не в этом законосовещательном органе, а явился фактической прерогативой центральных органов исполнительной власти — министров, и более или менее случайных временщиков, которые официально могли даже стоять в тени. В сознании если не всех, то подавляющего большинства членов Государственного совета только эти последние являлись ответственными за все то, что предлагалось и делалось, хотя бы и при участии Государственного совета. Формально же все вообще зависело исключительно от верховной самодержавной власти.

Психология правящих верхов и отношение их к Государственному совету вполне соответствовали действительной, а не показной роли его в составе государственного механизма. Дореформенный Государственный совет фактически до самого конца оставался в глазах этих верхов quantité négligeable [250]: никакого собственного политического лица и веса за ним не признавали. Он являлся простым служебным орудием в руках этих верхов, к которому обращались только тогда, когда считали это нужным. Яркой иллюстрацией такого отношения служил тот факт, что в т[ак] наз[ываемое] переходное время (от 17 октября 1905 г. до момента созыва Первой Государственной думы 27 апреля 1906 г.) Государственный совет был устранен от всякого участия в выработке новых органических законов, начиная с новых Основных законов и кончая новым Учреждением самого Государственного совета. Умирающий строй оставался верным себе до последнего дня.

Свою чисто служебную роль подсобного органа правительства, простого спутника настоящего политического солнца, Государственный совет в идее должен был сохранить и при представительном строе. Провиденциальное назначение Совета в новых условиях жизни русской государственности усматривалось в том, чтобы парализовать всякое проявление нежелательных конституционных претензий со стороны Государственной думы. Для этого нужно было построить его так, чтобы в состав Совета за правительством всегда было обеспечено вполне надежное большинство.

Главной опорой должна была служить назначенная половина Совета. Чтобы держать ее в руках, было признано необходимым, а вместе с тем вполне достаточным закрепить полную зависимость этого элемента от правительства путем установления возможности ежегодной чистки состава его. Нарочито двусмысленная редакция пресловутой ст. II Учреждения] Государственного] сов[ета] открывала в этом отношении самые широкие перспективы [251].

Что касается нового выборного элемента в составе Государственного совета, то к нему a priori [252] относились с известной опаской и недоверием. Самой надежной гарантией против экивоков с этой стороны было признано предоставление первенствующей по численности роли крупному землевладению. Оно по преобладающему в нем духу и по традициям считалось твердым оплотом консервативных начал. Этому элементу, разбитому на три курии (дворянскую, земскую и землевладельческую), из общего числа 98 выборных членов Совета было представлено не более, не менее, как 74 места. На втором плане стояла крупная торговля и промышленность, которая имела 12 представителей: на них смотрели как на элемент, поддержкой которого можно было бы всегда заручиться взамен удовлетворения их классовых интересов. Остальные две курии, духовная и ученая, имевшие по 6 представителей, уже по малочисленности своей в счет не шли. К тому же духовная курия, благодаря зависимому положению православного духовенства и своеобразному порядку пополнения ее, представлялась вполне надежной. В результате такой конструкции Государственного совета значительное консервативное большинство в пользу правительства казалось раз навсегда обеспеченным.

Первые же шаги Государственного совета в новом его составе и в новой для него роли верхней законодательной палаты показали, что дело обстоит не так просто, как это a priori казалось правящим верхам. Незаметно для постороннего глаза, но весьма заметно как для верхов, так и для самих членов Совета, в нем завеяло новым духом, зачатками какой-то новой, дотоле неслыханной и невиданной психологии. Как-никак, Государственный совет волею судеб стал политическим фактором, чем он никогда до этого не был. Участие в нем нового общественного элемента, не связанного с бюрократическим прошлым Совета, невольно стало сказываться. Этот элемент принес с собой новую, чисто политическую струю, которая захватила и членов по назначению. Первым внешним проявлением новых веяний явилось абсолютно чуждое дореформенному Государственному совету разделение его на группы, образуемые по политическому признаку: появились группа правых, группа центра, группа левых [253], с участием в первых двух группах и членов Совета по назначению. Сразу обнаружилось, что состав Совета политически неоднородный. Мало того, самой многочисленной группой оказалась не группа правых, а группа центра, которая вместе с немногочисленной, но сплоченной группой левых составляла бесспорное большинство. Иначе говоря, оказалось, что не только в Государственной думе, но и в Государственном совете конституционные течения преобладают; что к ним примыкают не только все представительство от окраин, все поляки и немцы, вся торгово-промышленная курия, но и весьма значительная часть представителей от землевладения.

Симптоматическое значение имели также первые осторожные, немедленно придушенные попытки потенциального, если можно так выразиться, большинства Государственного совета занять независимое положение в вопросе о выработке Наказа Государственного совета и в вопросе о реформе Сената, о плачевном исходе которых мне приходилось уже говорить (гл. III).