Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

В Государственном совете число лиц, не сочувствовавших закону, было довольно велико. Наиболее решительную позицию занимали в этом отношении по понятным причинам наша группа и польское коло. Но и среди членов центра и даже в рядах правых находились определенные противники закона. Однако давление сверху делало свое дело. В этом отношении чрезвычайно показательным явился инцидент, происшедший в заседании особой комиссии, образованной для рассмотрения законопроекта. В состав этой комиссии входили от нашей группы М. М. Ковалевский и я, от польского коло И. О. Корвин-Милевский и, если не ошибаюсь, И. А. Шебеко. Председателем комиссии был избран П. Н. Дурново, о котором говорили, что он сам внутренне противник закона или, по крайней мере, считает внесение его крайне несвоевременным. Но, конечно, он этих своих репульсивных [258] эмоций по адресу закона, если только они в действительности у него были, ни в чем не проявлял. Как бы там ни было, председательствовал он, во всяком случае, очень корректно.

Защитники закона в комиссии держались, в общем, довольно пассивно. Они представляли противникам его кипятиться, сколько душе их было угодно, сами же довольно вяло защищали свое детище. Они полагались не только на силу доводов, которые приводились ими в пользу закона, сколько на те внешние моменты, которые в полной мере обеспечивали не только благополучное принятие закона в целом, но и принятие его в редакции Государственной думы. Они прекрасно были осведомлены о том, какие пружины были пущены в ход, и знали своих патгенгеймеров.

Насколько они были правы в этом отношении, явствует из следующего красноречивого факта. В первом моем выступлении в особой комиссии, избранной для предварительного рассмотрения этого законодательного предположения, я сгруппировал и осветил все данные, свидетельствовавшие о явном нарушении законом всех основ финляндской конституции, торжественно подтвержденных с высоты престола. После этого слово попросил А. А. Сабуров, слывший за человека либеральных взглядов и строгого законника. И вот что заявил этот член Совета по назначению: да, законом, несомненно, совершается coup d’etat по отношению к Финляндии. Но раз государь император считает нужным издание его, то приходится покоряться высочайшей воле. Последние слова содержали намек на то, что данный закон, вносивший изменение в ст. 2-ю Осн[овных] зак[онов] империи, формально мог быть внесен, по силе ст. 107-й тех же законов, не иначе, как по инициативе государя, которому одному принадлежал почин в деле пересмотра Основных законов [259].

В этом заявлении все было одинаково характерно: сначала прямое признание антиконституционным закона, как дань собственной принципиальности; одновременно с этим отказ от единственного логического вывода из этой предпосылки — необходимости голосовать против него; вместо этого — заявление о неизбежности голосовать в пользу принятия законопроекта, как дань верноподданнических чувств, раз такова высочайшая воля; вместе с тем косвенное сложение с себя всякой ответственности за участие в принятии закона, каковая ответственность тем самым всецело возлагалась на государя. Трудно придумать более поучительную иллюстрацию бюрократической психологии угодливости, соединенной с мучительной потребностью идеологического оправдания перед собственной совестью и в глазах других поведения, идущего вразрез с собственными принципами.

Рассмотрение законопроекта в комиссии закончилось принятием его со стороны большинства без всяких изменений в редакции Государственной думы. Меньшинство в составе двух членов нашей группы и двух представителей польского коло приложило к постановлению комиссии особое мнение, которое было поручено написать мне. В нем меньшинство предлагало отклонить законопроект en bloc [260], без перехода к постатейному чтению его.

В общем собрании Государственного совета картина получилась та же, что и в комиссии. Обсуждение началось с краткого общего доклада, который был сделан докладчиком комиссии, В. Ф. Дейтрихом, бывшим помощником финляндского генерала-губернатора. Затем я развил особое мнение меньшинства комиссии. После этого начались прения по общим основаниям законопроекта. Противники закона, в числе которых оказался, между прочим, один из выборочных членов правой группы, гр[аф] Д. А. Олсуфьев, произнесли по этому поводу целый ряд блестящих и ярких речей. Защита законопроекта сторонниками его была столь же слабо и вяло обставлена в общем собрании, как и в комиссии.

К каким доводам сторонники законопроекта находили возможным прибегать, явствует из следующего. В одной из докладных записок, приложенных к законопроекту, фигурировало, между прочим, в качестве примера указание на то, что император Александр I не только не дал Финляндии конституции, но, как самодержец всероссийский, и не мог ее дать [261]. Если по первому вопросу еще мог быть спор, то он, во всяком случае, являлся антиквированным после признания конституционного режима в Финляндии со стороны императора Александра II. Второй же довод уже прямо не стоил той бумаги, на которой он был воспроизведен: не составляло никакого труда показать, что из того, что самодержец мог не дать конституции, никак не вытекало, что он не мог дать ее.

Другой излюбленный довод, на котором сторонники закона с большим усердием настаивали, особенно в кулуарах, был следующий. Настоящий законопроект отнюдь не должен был пугать уже по одному тому, что он имеет чисто декларативное значение: он касается лишь процедуры прохождения законов общегосударственного значения на будущее время; самим законом непосредственно не изменяется и не отменяется ни один конкретный финляндский закон из числа всех тех законов, которые включены в список общегосударственных законов. Всякое изменение по существу действующих в Финляндии законов потребует издания нового Особого закона; в этом отношении будет соблюдена величайшая осторожность, и, в частности, в ближайшее время никаких изменений в финляндском законодательстве не предполагается.

Такими жалкими софистическими рассуждениями старались усыпить совесть колеблющихся членов Государственного совета и убедить тех, кто либо совсем не умел, либо не желал разбираться в юридической стороне дела.

Как бы там ни было, переход к постатейному чтению законопроекта был принят весьма значительным большинством голосов. После этого многие члены, внутренне являвшиеся противниками законопроекта, но голосовавшие за этот переход, в частных разговорах оправдывались тем, что настоящее их голосование было только жестом, дабы не дразнить гусей; настоящий бой еще впереди, он будет дан на почве постатейного чтения закона.