Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Все это не могло не отозваться самым неблагоприятным образом на общем настроении Государственного совета и, в частности, на настроении численно преобладавших в нем общественных элементов. Эти элементы, как раньше было упомянуто, в одной части плохо разбирались в тонкостях конституционных споров, в другой части были прямо враждебно настроены против нового порядка вещей. Вместе с тем это были элементы, особенно сильно пострадавшие от революционного шквала: на первом месте — представители крупного частного землевладения, каковых было немало не только среди выборных, но и среди назначенных членов Совета; на втором месте — представители торгово-промышленных кругов. Эти элементы всеми фибрами души жаждали сильной и твердой власти и готовы были всячески поддерживать ее в борьбе ее против первых двух «революционных» Государственных дум [256]. Правительство, возглавляемое яркой фигурой П.А. Столыпина, являлось для них, как несколько позднее и для их политических друзей в Третьей Государственной думе, воплощением этих чаяний.

В общей сложности можно сказать, что страх перед революцией у одних в сочетании со страхом за свое положение у других создал тот психический базис, который определил общее направление деятельности преобразованного Государственного совета в первый период его жизни. Способствующими моментами являлись чисто временное преклонение новых выборных элементов перед авторитетом элементов назначенных и беспринципный оппортунизм, присущий одинаково тем и другим.

Непрочность базиса, построенного в первую голову на чувстве страха, питаемого притом из различных источников, не могла сказаться сразу. Для этого требовалось время. Пока что положение правительства в Государственном совете являлось блестящим. Государственный совет шел у него на поводу как хорошо выезженная лошадь.

Тяжелая атмосфера, воцарившаяся в Государственном совете, начала сказываться на каждом шагу. Выше (гл. III) я привел целый ряд примеров, свидетельствовавших о приниженном его положении, с которым он покорно мирился. Совет не решался отстаивать прав, предоставленных ему законом, даже в области дел, касавшихся внутреннего распорядка и защиты прав собственных его сочленов. Напомню о предупредительном, согласно с видами правительства, разрешении вопросов о временном устранении членов Государственного совета Кудрявого и Марина, о признании выбывшим члена Совета Мануйлова, о судьбе, постигшей неугодные правительству статьи Наказа Совета. Ту же политику беспредельного угодничества Государственный совет усвоил себе в вопросе использования предоставленного ему права законодательной инициативы. Напомню о бесславном провале инициативного законодательного предположения о проведении в жизнь возвещенной еще в 1904 г. с высоты престола реформы Сената.

Дополню этот каталог еще двумя в высокой степени характерными примерами.

Первый относится к 1910 г. и касается злополучного закона о новом порядке издания законов общегосударственного значения для Великого княжества Финляндского [257]. Новый закон самым чувствительным образом ограничивал компетенцию финляндского сейма и, по существу, представлял собою неприкрытое посягательство на действовавшую в Великом княжестве общую форму правления и на целый ряд отдельных законов, признанных основными законами Финляндии, так как он мог быть проведен без согласия финляндского сейма. Впредь законы «общегосударственного значения» должны были проходить через общегосударственные законодательные учреждения, т. е. через Государственную думу и Государственный совет. Длинный и притом все же не исчерпывающий перечень их был включен в текст нового закона. Состав Государственного совета пополнялся двумя новыми выборными членами, которые должны были избираться финляндским сеймом. Последний в отношении новой категории законов общегосударственного значения сохранил только право вносить свои заключения по содержанию их: эти заключения должны были препровождаться в Государственную думу и Государственный совет в качестве материалов по делу наравне с объяснительными записками заинтересованных ведомств.

В Финляндии новый закон, естественно, вызвал бурю негодования. В Государственной думе он прошел голосами правых и октябристов. Последние дали перевес в пользу принятия его, хотя среди них, несомненно, было немало лиц, внутренне не сочувствовавших закону и понимавших опасность подобной игры с огнем. Вся оппозиция в Думе голосовала против закона и после перехода к постатейному чтению его демонстративно уклонилась от всякого обсуждения его по существу и от внесения каких-либо поправок к нему.

Тактически такой маневр при тогдашней политической конъюнктуре едва ли представлялся правильным. Внесение поправок даже в случае принятия тех или иных из них не исключало возможности голосовать по чисто принципиальным соображениям против принятия закона в целом. С другой стороны, отказ от внесения поправок лишал оппозицию возможности углубленной критики закона и вместе с тем всяких шансов перетянуть часть колеблющихся элементов на свою сторону и разбить наметившееся большинство. В результате закон, за одним единственным исключением, был принят Думой в редакции правительства и в этом виде поступил в Государственный совет.

Это исключение настолько характерно, оно проливает такой яркий свет на всю создавшуюся в то время политическую конъюнктуру и на психологию инициаторов, предложивших и проведших его, что на нем стоит остановиться. Именно по настоянию октябристов в закон была включена статья, согласно которой всякий дальнейший закон, подлежащий на основании данного преюдициального закона проведению в порядке общегосударственного законодательства, может быть внесен в законодательные учреждения не иначе, как по инициативе государя: этим создавалось феноменальное новое добровольное самоограничение скромного права законодательной инициативы, предоставленного законодательным учреждениям на основании Основных законов 1906 г. Таков был выход, который должен был убаюкать встревоженную совесть тех, кто внутренне не сочувствовал изданию нового закона, кто ясно понимал, что этим законом роется непроходимая пропасть между империей и Великим княжеством Финляндским, кто открытыми глазами видел, чего добиваются пестуны закона из лагеря националистов и правых.

Воистину жалкая психология: не решаясь отклонить явно антиконституционный и вредный закон, голосуя за него вопреки голосу разума и совести, инициаторы поправки подчеркивали своей поправкой, что они заранее слагают с себя ответственность и одиум за все дальнейшие мероприятия, которые могут воспоследовать на почве этого нового закона: эта ответственность и этот одиум формально всецело возлагались на монарха. Вот до чего доводила смута в умах этих своеобразных приверженцев конституционной монархии, которой они таким своим образом действий, по существу, только помогали рыть яму.