Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Я сделал подробный доклад и изложил соображения, по которым комиссия Государственного совета признала нужным изъять кредитные кооперативы из действия нового закона. После этого произошел оживленный обмен мнениями [297]. Присутствовавшие кооператоры все, как один человек, восстали против постановления комиссии. Однако их критика не выходила из области общих бессодержательных фраз: ни одного солидного конкретного довода против позиции комиссии никто из них не сумел привести. Получился один безответственный лепет безответственных людей. Таково было общее впечатление всех членов нашей группы, принимавших участие в упомянутом совещании. Если до этого среди нас были еще колеблющиеся по данному вопросу, то после совещания все единогласно признали, что позиция комиссии, занятая ею в этом отношении, ничем не поколеблена, и что другого реального выхода, кроме предлагаемого ею, при данных условиях не может быть придумано.

Быть может, по этому пункту, в конце концов, удалось бы сговориться с Государственной думой. Но большинство комиссии, после перехода к постатейному чтению законопроекта, под все усиливающимся напором правых элементов, косвенно поддержанным колеблющейся позицией центра, внесло целый ряд других изменений в законопроект, которые в совокупности делали его совершенно неприемлемым для Думы.

Для иллюстрации укажу на два пункта. Законопроект устанавливал беспрепятственное право отдельных кооперативных товариществ объединяться в союзы. Было известно, что Государственная дума придавала этому моменту очень большое значение. Большинство комиссии так сузило предел применимости указанного принципа и обставило его проведение в жизнь столь стеснительными условиями, что упомянутое право становилось пустым звуком. С другой стороны, право участия в кооперативных товариществах и, в частности, в исполнительных органах их было обставлено совершенно невероятными ограничениями, заимствованными из постановлений, регулировавших право участия в выборах в Государственную думу и в органы местного самоуправления. И этот пункт, имевший целью обеспечить за местной администрацией широкую возможность контроля за личным составом кооперативных товариществ и вмешательства в их внутреннюю жизнь, был заведомо неприемлемым для Думы. Меньшинству комиссии в таких случаях оставалось одно: заявлять, что оно остается при особом мнении. Эти особые мнения приходилось составлять мне.

В общем, с очевидностью обнаружилось, что центр из-за этого законопроекта не желал обострять своих отношений с правыми. В результате плодотворной работы комиссии законопроект в редакции большинства ее стал на себя не похож. На этой почве получился неслыханный конфуз. По окончании работы комиссии возник вопрос об избрании докладчика. Оказалось, что никто из большинства комиссии не желал принять на себя обязанности докладчика. Правые отказывались, потому что они даже в той изуродованной форме, какую законопроект приобрел благодаря их же стараниям, не считали возможным его поддерживать. Представители центральных группировок чувствовали, наоборот, неловкость в лице своего докладчика поддерживать и защищать редакцию комиссии, явно неприемлемую для Государственной думы: попустительствовать правым в комиссии они считали возможным, но принимать на себя ответственность за такое попустительство они не хотели; открытого конфликта с Думой они тоже не желали. Тогда председатель комиссии гр[аф] Коковцов в поисках докладчика обратился ко мне. Я с удивлением спросил его, каким образом вообще могла зайти речь о моей кандидатуре. Ведь докладчик обязан защищать мнение большинства комиссии. Я этого очевидно не в состоянии сделать, так как по всем основным пунктам разногласия с Государственной думой, за исключением вопроса об изъятии из действия закона кредитных кооперативов, я регулярно оставался в меньшинстве и подавал особые мнения: их я и буду поддерживать при рассмотрении законопроекта в общем собрании Совета.

Гр[аф] Коковцов тем не менее продолжал убеждать меня не отказываться от избрания меня докладчиком, на что он уже заручился согласием остальных членов комиссии. Следует, несмотря на все, сделать попытку провести закон в общем собрании в редакции, в общем приемлемой для Думы. Само собою разумеется, что по вопросам, по которым я остался в меньшинстве, я буду защищать мнение не большинства, а меньшинства комиссии. По некотором раздумье я заявил ему, что согласен не отказываться от выставления моей кандидатуры, но при одном только условии: чтобы все члены комиссии были осведомлены о том, что я оставляю за собой полную свободу действий; я не только не буду поддерживать мнения большинства по всем вопросам, по которым я остался при особом мнении, но самым определенным образом буду подчеркивать, что я решительный противник законопроекта в том виде, какой ему придан большинством комиссии. Эта моя принципиальная точка зрения будет проявлена мною не только в стадии постатейного обсуждения законопроекта, но и в моем вступительном докладе, в котором мне придется дать общую характеристику думского законопроекта и характеристику изменений, внесенных в него большинством комиссии. Во избежание всяких нареканий я повторил это заявление, сделанное председателю комиссии, в заседании комиссии, до приступа к избранию докладчика. Несмотря на это, я в нарушение всех традиций был единогласно избран, если можно так выразиться, докладчиком от противного. Могу себе объяснить это только тем, что правые рассчитывали, по окончании прений по общим основаниям законопроекта, добиться сразу отклонения его без перехода к постатейному чтению. Что касается центра, то его расчет скорее всего был построен на спасительности принципа закрытых баллотировок.

В дальнейшем законопроект постигла довольно неожиданная судьба. Обсуждение его в общем собрании Государственного совета не состоялось. Законопроект был назначен к слушанию в самый день 27 февраля 1917 г. Утром этого дня был опубликован высочайший указ о перерыве занятий законодательных учреждений [298], а к вечеру того же дня уже начало выясняться победное шествие революционного движения, приведшего к падению монархии и переходу власти в руки Временного правительства. Последнее вскоре после этого утвердило и распубликовало закон о кооперативных товариществах и союзах их в редакции Государственной думы [299].

Кстати сказать: насколько основательны были опасения гр[аф] Коковцова по поводу включения в думский законопроект кредитных кооперативов, тому свидетельством служит следующий красноречивый факт. Вскоре после вступления в силу нового закона ряд крупных обществ взаимного кредита стали хлопотать о приравнении [300] их к кредитным кооперативам, иначе говоря, об освобождении их от всякого правительственного контроля за их операциями. Соответствующее представление Министерства финансов, которым тогда управлял А. И. Шингарев, было передано в образованное при Временном правительстве в целях разгрузки его совещание товарищей министров, председателем какового я в то время состоял. Это дало мне возможность помешать осуществлению означенного домогательства. Ознакомившись предварительно с более чем краткой и совершенно бессодержательной объяснительной запиской министерства, приложенной к представлению его, я во время заседания предложил присутствовавшему товарищу министра финансов несколько недоуменных вопросов и попросил его разъяснить собранию, каким образом ведомство решилось войти с подобным представлением. Товарищ министра уклонился от прямого ответа. Он заявил, что в подробности дела не посвящен, так как оно возникло не по той части, которой он ближайшим образом заведует. Тогда я предложил вернуть представление ведомству и затребовать от него дополнительные объяснения. Так и постановили. Нового представления на эту тему в бытность мою председателем совещания товарищей министров я уже не дождался. Ведомство спохватилось и признало свою ошибку.