Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 2

Напротив, гуманистический прогресс есть презрение к отцам, отвращение к своему прошлому и его полное осуждение, историческая и нередко даже просто личная неблагодарность, узаконение духовной распри отцов и детей. Герой творит историю по своему плану, он как бы начинает из себя историю, рассматривая существующее как материал или пассивный объект для воздействия. Разрыв исторической связи в чувстве и воле становится при этом неизбежен.

В своем отношении к народу, служение которому своею задачею ставит интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями — народопоклонничества и духовного аристократизма. Потребность народопоклонничества в той или другой форме (в виде ли старого народничества, ведущего начало от Герцена и основанного на вере в социалистический дух русского народа, или в новейшей, марксистской форме, где вместо всего народа такие же свойства приписываются одной части его, именно "пролетариату") вытекает из самых основ интеллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вытекает и противоположное — высокомерное отношение к народу как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания к "сознательности", непросвещенному в интеллигентском смысле слова.

Отсюда понятны основные причины глубокой духовной распри, раздирающей Россию в новейшее время, раскол ее как бы на две несоединимые половины, на правый и левый блок, на черносотенство и красносотенство. Разделение на партии, основанное на различиях политических мнений, социальных положений, имущественных интересов, есть обычное и общераспространенное явление в. странах с народным представительством и, в известном смысле, есть неизбежное зло, но это разделение нигде не проникает так глубоко, не нарушает в такой степени духовного и культурного единства нации, как в России . Даже социалистические партии Западной Европы, наиболее выделяющие себя из общего состава "буржуазного" общества, фактически остаются его органическими членами, не разрушают цельности культуры. Наше же различение правых и левых отличается тем, что оно имеет предметом своим не только разницу политических идеалов, но и, в подавляющем большинстве, разницу мировоззрений или вер. Если искать более точного исторического уподобления в истории Западной Европы, то оно гораздо больше походит на разделение католиков и протестантов с последовавшими отсюда религиозными войнами в эпоху Реформации, нежели на теперешние политические партии.

Церковная интеллигенция, которая подлинное христианство соединяла бы с просвещенным и ясным пониманием культурных и исторических задач (чего так часто недостает современным церковным деятелям), если бы таковая народилась, ответила бы насущной исторической и национальной необходимости. И даже если бы ей и на этой череде пришлось подвергнуться преследованиям и гонениям, которых интеллигенция столько претерпевает во имя своих атеистических идеалов, то это имело бы огромное историческое и религиозно-нравственное значение и совершенно особенным образом отозвалось бы в душе народной.

Но пока интеллигенция всю силу своей образованности употребляет на разложение народной веры, ее защита с печальной неизбежностью все больше принимает характер борьбы не только против интеллигенции, но и против просвещения, раз оно в действительности распространяется только через интеллигенцию, — обскурантизм становится средством защиты религии. Это противоестественное для обеих сторон положение, обострившееся именно за последние годы, делает современное состояние наше особенно мучительным. И к этому присоединяется еще и то, что борьбой с интеллигенцией в защиту народной веры пользуются как предлогом своекорыстные сторонники реакции, аферисты, ловцы в мутной воде, и все это сплетается в один исторический и психологический клубок, вырабатываются привычные ходы мысли, исторические ассоциации идей, которые начинают рассматриваться и сторонниками и противниками их как внутреннеобязательные и нерасторжимые, 0ба полюса все сильнее заряжаются разнородным электричеством. Устанавливаются по этому уродливому масштабу фактические группировки людей на лагери, создается соответствующая психологическая среда, консервативная, деспотическая. Нация раскалывается надвое, и в бесплодной борьбе растрачиваются лучшие ее силы.

Такое положение создалось всем нашим духовным прошлым, и задача времени состоит в том, чтобы преодолеть это разделение, возвыситься над ним, поняв, что в основе его лежит не внутренняя, идеальная необходимость, но лишь сила исторического факта. Пора приступить к распутыванию этого Гордиева узла нашей истории.

Преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание обязанностей и вообще личной ответственности…

По-моему это самое адекватное описание нашей общественной жизни из всех мне встречавшихся. Оно актуально и сегодня. Из него проистекает вот что: когда подобное становится нетерпимым, государство лишает людей всех прав — но это не приводит к сознанию обязанностей! В тоталитарной сталинской среде — только подавляющее меньшинство действительно добровольно принимало на себя те самые обязанности и ту самую ответственность. Над остальными было НКВД, ГУЛАГ, стенка, штрафбаты. Но — sic! — и это не приводило к осознанному принятию на себя ответственности тем самым большинством. Я ведь изучал сталинизм и мифы о нем. Один из важнейших мифов сталинизма — при Сталине был порядок. Не было порядка и близко! Это доказывается просто — за что тогда так массово отправляли в тюрьмы и ГУЛАГ, если был порядок? При Сталине — государство массово и жестоко наказывало за отсутствие порядка, так массово и так жестоко, как никогда в истории России — но это не привело к установлению и поддержанию «порядка». Он так не устанавливается, потому что лучший контролер — это совесть…

Булгаков говорит о чем? Он обвиняет русскую интеллигенцию в том, что она избрала совершенно не тот путь, что ее коллеги на Западе. Если на Западе осознание прав человека и гражданина не противоречило религии, а как бы вырастало из нее (мы все равны перед Богом), и десять заповедей как норма поведения сохранялись (они никак не противоречили новым правам), то русская интеллигенция пошла совсем по иному пути:

— Она полностью оторвалась от религии и заменила Бога — народом. Не человеком даже — а народом, то есть некоей виртуальной совокупностью людей.

— Во имя этого народа она отвергла все, в том числе десять заповедей, истину, добро и все прочее. Отныне единственным добром объявлялось то что «служит к улучшению положения народа» а все остальное — зло.