Александр Афанасьев - Империя, которую мы потеряли. Книга 1

И вот здесь я должен упомянуть практически неизвестного у нас политического мыслителя — Вудро Вильсона, президента США, доктора политологии, одного из первых в мире политических аналитиков и политических консультантов. У нас нет даже нормального собрания его трудов и эссе на русском — а там есть что почитать, поверьте.

Адам Туз. Всемирный потоп.

…Взгляды Вильсона на историю как консервативного южанина-либерала формировались под воздействием двух великих событий: катастрофы, которой обернулась Гражданская война, и драматических событий революций XVIII века в изложении англо-ирландского консерватора Эдмунда Берка. В 1896 году Вильсон написал блестящее предисловие к одной из самых знаменитых речей Берка «О примирении с колониями». Произнесенная в 1775 году, эта речь имела для Вильсона основополагающее значение. В своем выступлении Берк восхвалял свободолюбивых американских колонистов и «ненавидел французскую революционную философию и считал ее неподходящей для свободных людей» . Вильсон от всей души был согласен с этим. Оглядываясь назад более чем на сто лет, прошедших после революции , он порицал наследие этой философии как «крайне вредное и разлагающее. Ни одним государством нельзя руководить исходя из этих принципов. Поскольку они гласят, что правительство является предметом договора и целенаправленных действий, в то время как на деле оно представляет собой институт привычки, объединенный множеством связей, среди последних вряд ли можно найти одну, которая была бы создана преднамеренно…» Обманчивой идее о возможности достижения самоопределения в результате единого революционного порыва Вильсон противопоставляет мысль о том, что « в правительствах никогда не происходило успешных перемен постоянного свойства, за исключением тех, которые достигались в результате медленных преобразований, осуществляемых из поколения в поколение ». Помня об опыте французских событий 1789, 1830, 1848 и 1870 годов, Вильсон в одном из своих ранних эссе выдвинул предположение о том, что «демократия в Европе всегда носила характер бунта, разрушительной силы… Она приводила к созданию таких временных правительств, какие могла строить… из дискредитированных остатков центральной власти, привлекая народных представителей на один сезон, но обеспечивая почти в той же малой степени, что и прежде, повседневное местное самоуправление, которое так близко самому сердцу свободы ». Еще в 1900 году он воспринимал французскую Третью республику как опасного своим непостоянством потомка абсолютной монархии, «эксцентричное влияние» которого принесло дурную славу всему проекту демократии в современном мире …

Как видим — не в бровь, а в глаз. Какой-то слюнявой, нерассуждающей влюбленности нашей интеллигенции во французскую революцию — Вильсон противопоставлял трезвые и горькие выводы о ее природе и ее последствиях. Нетрудно догадаться, что Вильсон делает ставку именно на мещан, на ежедневные мелкие дела в общине, способствующие формированию горизонтальных и вертикальных связей и управленческих практик — вместо попытки достичь «благости и правды» одним могучим революционным порывом, как мечтала наша интеллигенция. Жизнь подтвердила правоту именно Вильсона. Произошедшая революция породила жесточайшую Гражданскую войну, голод и лишения, диктатуру — но не привела к качественному положительному изменению общества. Зато она привела к непрекращающейся холодной социальной войне, к разрушению общества, к тотальному озлоблению — и в конечном итоге к полному и безоговочному краху, к возврату туда откуда пришли, но с многочисленными и страшными потерями и утраченным историческим временем…

Особенно сильно с мещанством боролись писатели и поэты Серебряного века, к которым можно отнести Мережковского, Белого, М. Горького. У Горького эта тема стала одной из основных, ей посвящены «Варвары», «Мещане», «Жизнь ненужного человека». Мещане — были тем классом, той социальной группой, которая в самой минимальной степени была заинтересована в революции.

Парадокс — но именно на этапе революции — уже была заложена и ее гибель от мещанства. После уничтожения и бегства большей части элиты советская власть столкнулась с потребностью управлять. Полуграмотные и неграмотные крестьяне и рабочие для этого не подходили, и соввласти пришлось привлекать к управлению мешан. Которые были грамотны, и их хозяйственность была кстати в делах управления.

Маяковский — см. выше — первым забил тревогу, но только другого выхода и не было. Как говорится, другого народа у меня для вас нет. И с того момента, как новая страна вышла из революционно-мобилизационного состояния (при Хрущеве) захват мещанами командных высот стал только делом времени…

Но вернемся в начало 20 века. Что значила борьба с мещанством интеллигенции для русского общества и его будущего? На мой взгляд, это была одна из самых страшных ошибок, породившая в конце концов и крах всего. Мещанство было костяком нового русского народа, городского народа, но это не разглядели за чистотой, слониками, геранью и дешевыми венскими стульями. Этот народ надо было воспитывать, учить, с ним надо было сотрудничать, из него и могла вырасти «политическая корпорация свободных русских», или русский политический народ, представленный в парламенте. Но русская интеллигенция — в этом ее страшное преступление перед Россией — вместо того чтобы возглавить мещанство и приступить к его «окультуриванию», как это делали интеллигенции других стран — повела с ним бессмысленную смертельную борьбу, опираясь на на потребности, а на мечты. Она не увидела и не смогла увидеть, что никого другого в ее руках нет и не будет. Что именно это — народ, с которым надо строить будущее страны. Российская политическая система начала 20 века не представляла интересы мещан — откуда, если в Думе сидели интеллигенты и сочувствующие им, и они с мещанами боролись, а не представляли их. Это сообщало системе постоянную нестабильность, ставшую в 1917 году критической. Но и сами интеллигенты оказались полностью неспособными к повседневному управлению страной. Россия пришла к революции «голой» в ней не было наработанных на низовом уровне практик управления, которые можно перенести наверх, и людей, готовых управлять. Вот именно поэтому мы так быстро прошли путь от абсолютной свободы 1917 года — до ужасов года 1937-го и никто не смог этому помешать. А далее — и к краху года 1991, когда за страну просто никто не вышел. И страна все же стала мещанской — но какой ценой!