Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Все это было еще в значительной мере впереди, когда Ришелье угадал, что шведский козырь выпал на этот раз из рук и уже не сыграет решающей роли в ближайшей западноевропейской игре. Вот что должно было изменить в его глазах весь прогноз. Раз нет шансов на победу над императором, значит бесперспективна и борьба с Испанией, с габсбургско-католическим фронтом в целом.

Забыв о национальных интересах Франции, Ришелье устремляется, очертя голову, в старое, казалось бы, уже совсем опороченное, русло — в русло примирения с габсбургско-католическим фронтом. В марте 1626 г. он заключил в Монсоне договор с Испанией, ошеломивший всю Европу и более всего союзников Франции — правительство Венецианской республики и савойского герцога Карла-Эммануила, которые, не подозревая о мирных переговорах, вели военные действия против испанских войск. Это было предательство, о котором Ришелье скоро пожалел, ибо уже в 1628 г. ему пришлось возобновить войну с Габсбургами в Италии, — но обманутые друзья к нему уже не вернулись. Не довольствуясь дипломатическим примирением, Ришелье захотел дать доказательства своей приверженности делу католической реакции: он начал наступление на гугенотов внутри Франции. Если до 1626 г., как и позже, начиная с «Эдикта милости» 1629 г., гугенотство интересовало Ришелье исключительно с политической стороны, как организационная форма феодальной оппозиции абсолютизму, и совершенно не трогало его как вероисповедание части французского населения, то в 1626–1628 гг. нельзя не заметить аффектированной религиозной нетерпимости в его отношении к гугенотам. Это была цена взаимопонимания и контакта с католическими державами.

Измена Франции поставила Карла I Английского и Бекингема не только в отчаянное, но и в смешное положение. Ведь они обязались по тайной статье брачного договора не более не менее как помочь Людовику XIII в борьбе с Ла-Рошелью и другими гугенотскими крепостями, — они имели в виду укрепить положение союзной антигабсбургской монархии, а оказались теперь соучастниками католической реакции! Отказ же от выполнения этой статьи означал бы войну с Францией. Карл I и Бекингем, имея на руках войну с Испанией, все же решились с 1627 г. начать военные действия против Франции. Несомненно, что они еще наивно надеялись силой оружия вернуть Францию на прежнюю стезю и тем восстановить антигабсбургскую коалицию. Но пока что они сами принуждены были забыть о поддержке Дании, о фронте в Империи, о несостоявшемся евангелическом союзе. Все силы, какими еще располагала английская монархия, были сконцентрированы на войне с испанцами и французами.

Итак, военный союз Англии, Франции, Голландии, Дании, Савойи и Венеции против Габсбургов отцвел, не успев расцвести. Открытый англо-французский разрыв еще был далеко впереди, когда факт развала коалиции стал очевиден и дал конкретные плоды на германском театре военных действий. Можно сказать, что Христиан IV проиграл войну в тот момент, когда Ришелье решился начать тайные переговоры о мире с Испанией. Контрреформация в Германии была, таким образом, в 1624–1626 гг. только задержана, но не предотвращена. Габсбургско-католическая агрессия могла теперь развиваться дальше по своей внутренней логике.

Еще до того, как «датское войско», лишившееся денежной поддержки европейских держав, было раздавлено и изгнано из Германии, габсбургско-католический лагерь воспрянул духом. Это выразилось в созыве в Брюсселе знаменательного испано-германского конгресса, своего рода ответа на конгресс протестантских государств, состоявшийся в Гааге в ноябре-декабре 1625 г. Брюссельский католический конгресс происходил с мая по октябрь 1626 г., но делегаты начали съезжаться еще в январе, т. е. когда едва забрезжил успех франко-испанских мирных переговоров. Главная задача этого конгресса состояла в том, чтобы открыто и окончательно слить в единое целое политику Испании и императора. До этого испано-голландская война формально была совершенно не связана с германскими делами, и вообще оба хищника, нуждавшиеся друг в друге и орудовавшие совместно, еще по внешности все-таки соблюдали независимость. Но вот основные препятствия, по-видимому, рухнули перед ними — пришло время сбросить маски, продемонстрировать перед всем миром свое неразрывное единство и тем сделать первый открытый шаг к установлению всемирной католической державы. После отступничества Франции Габсбурги могли не опасаться сопротивления в Южной Европе и имели противников только в лице четырех северных протестантских государств: Англии, Голландии, Дании и Швеции. Какая великая польза ожидает все христианство, воскликнул на конгрессе один из советников инфанты Изабеллы, если бы удалось обратить все проекты и замыслы Англии и Голландии «в дым и в ничто». Практически главная задача заключалась в войне с Голландией и с Данией.

Французский наблюдатель доносил в Париж с Брюссельского конгресса, что намерением габсбургских держав является захват голландских и ганзейских портов и создание там своего мощного флота с целью не только захватить монополию в морской торговле, «но также завоевать то, чего они не имеют, и отвоевать то, что они потеряли». Поэтому, продолжает донесение, они так воодушевлены желанием атаковать всеми своими силами датского короля и изгнать его из Нижней Саксонии: в случае успеха «вся побежденная Германия послужит им подножием, чтоб подняться, или вернее крепким и надежным фундаментом, на котором они возведут свое монархическое здание и восторжествуют наконец над всем христианским миром» [130] Форстен Г. В. Балтийский вопрос…, т. II, с. 228 (примеч.). .

Уполномоченный императора на конгрессе Шварценберг настаивал на помощи Испании Фердинанду II, который не сможет справиться один с Данией и с враждебными движениями внутри Германии, втайне поддерживаемыми протестантскими государствами. Инфанта и представители Филиппа IV, со своей стороны, сообщили, что Испания готова заключить союз с императором и Католической лигой (вернее, с Максимилианом Баварским) против Дании и всех врагов Империи и для начала доставить Тилли 6000 пехоты, 1200 конницы и некоторое число пушек, а в дальнейшем и деньги, — но за это в свою очередь просит Империю помочь против голландцев, а именно предоставить испанскому флоту какой-нибудь порт на Балтийском побережье, предпочтительно Любек, откуда Испания могла бы пресечь балтийскую торговлю голландцев и тем обескровить их, лишить источника доходов.

В самом деле, хотя Филипп IV усиленно готовился к дальнейшей сухопутной и морской войне с голландцами, хотя он и грозил, что вооружается для последнего возмездия, дабы «нагнать ужас на тех, кто надеялся внушить ему страх», — он и Оливарес понимали, что фронтальной атакой им Голландию не сломить: финансовый, а значит и военный потенциал Голландии был в конце концов слишком велик. Надо было сначала подрезать голландское богатство, надо было действовать обходным путем. А главное богатство Голландии в XVII в. заключалось в ее балтийской торговле, которую тогда называли «матерью всех коммерций». Мы уже указывали причину этого факта: огромную разницу между ценами на товары в Западной Европе, взвинченными «революцией цен», и в Восточной Европе; посредник — а Голландия была главным посредником — забирал в виде торговой прибыли огромную массу денег, которые испанцы, португальцы, французы выколачивали из колоний. Пока в руках голландцев был этот источник богатства, они оставались непобедимыми. Кто мог бы перехватить у них роль посредника? Еще в 1625 г. Оливарес выдвинул проект возродить для этой цели захиревший Ганзейский союз северогерманских городов, поставив, однако, его под полный контроль императора, или, точнее, имперско-испанской «торговой компании». Империя не имела флота, Испания же могла немедленно провести в ганзейские порты свои корабли, пресечь голландскую торговлю и обратить на нужды габсбургско-католического универсализма неисчислимые барыши от балтийской торговли. Став с помощью ганзейских городов экономическими хозяевами Балтики, Габсбурги одолели бы всех своих северных противников: Голландия обеднела бы и пала; Дания лишилась бы господства над Зундом; Швеция принуждена была бы принять своего «законного» короля Сигизмунда, а вместе с ним и католицизм; наконец, и Англия лишилась бы своих торговых доходов и тоже должна была бы смириться. Собственно говоря, именно для обсуждения этого проекта Оливареса [131] Mareš F. Die maritime Politik der Habsburger in den Jahren 1625 bis 1629. — In: «Mitteilungen des Institute fur Osterreichische Geschichtsforschung», Bd. 1–2. Wien, 1880–1881. Испания первоначально и предложила созыв Брюссельского конгресса, ибо для его осуществления, в частности для получения согласия ганзейских городов, требовалось давление со стороны императора. Момент казался подходящим: никто не придет на помощь ганзейцам, если они станут противиться, ибо Англия не справляется даже с обещанной помощью датчанам, Дания уже с головой увязла в войне, что же касается Швеции, то, чтобы сковать ее силы и внимание, достаточно будет всеми мерами поддерживать Сигизмунда III в Польше и тем затягивать его войну с Густавом-Адольфом.