Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

— Ты кого-нибудь еще ждешь?

— Да, я послала за покупками в универмаг «Мацуя» его ученицу.

Голос Тиёко звучал теперь уверенно.

Прибегнем теперь снова к столь любимой Нэнами метафоре и вспомним, что вход на станцию — это ворота тюрьмы, огромной тюрьмы, в которой томится мужская часть общества, которая после отбытия ею трудовой повинности выходит через ворота и попадает в объятия больных женщин. Соединившись, они разбредаются — каждая пара отправляется в свой семейный изолятор. Но только две женщины боялись выхода своих мужей из тюрьмы. С прибытием каждого поезда каждая из них содрогалась от ужаса — а вдруг ее муж выйдет первым?

Тиёко любила своего мужа — поэтому она не могла вернуться домой в качестве жены Нэнами. Как совершенно верно заметила ее соперница, за новой любовью она совершенно позабыла свою прежнюю. Но увидеть, как ее подруга встретит человека, которого она когда-то любила, было так же мучительно, как и сорвать с себя маску жены писателя. А, может быть, вернее было бы сказать, что цепи ежедневного ритуала вечерней встречи накрепко приковывали Тиёко к этой станции под моросящим дождем. А ее соученица совсем не хотела, чтобы Тиёко увидела ее мужа, который из розовощекого студента, которого они обе любили и который именно таким остался в памяти Тиёко, превратился в потертого жизнью служащего с жалким окладом. В карманах его костюма, который он носил четыре года кряду со дня свадьбы, не было денег даже на такси, промокший пиджак липнет к телу — отвратительно. Но только его жена не желала вернуться домой и признать свое поражение.

— Да, правду говорят: осеннее небо — женины слезки. Сегодня-то это не так, но обычно здесь и такси не поймаешь — все разъехались. А мы — словно соревнуемся на конкурсе верности мужьям. Все это похоже на вещевой рынок.

Поняв, что она проиграла по мужской части, соперница Тиёко перенесла свой боевой задор на женщин. «Ты только посмотри! Пусть мы ходим в старой одежде, но ведь мы могли бы хоть немного подкраситься — совсем другое дело. А так мы похожи на каких-то партизанок…».

— Муж сказал, что мы напоминаем ему первомайское шествие.

— Точно сказано, именно так. Мужья должны нас стыдиться. В глазах мужчин мы должны выглядеть просто ужасно!

На подруге Тиёко были ярко-желтые сандалии, одежда тоже радовала глаз своей яркостью, на лице — свежая пудра. Тиёко же пришла прямо с кухни. Ее соперница прихорашивалась даже когда она выходила с зонтиком встретить мужчину — в этом и состояла ее сила, отнявшая у Тиёко ее любовника. Но сейчас Киёко нарумянила щеки супружеской причастностью к писателю. Эти румяна сделали ее счастливой, она победила.

— У меня нрав робкий, я боюсь привлекать внимание.

— В этом твое счастье. Мало кто знает, что Нэнами — это твой муж. Если хочешь, я раззвоню о тебе по всему свету, — сказала подруга, превосходя пределы того, что хотела услышать Киёко. Следуя своей стратегии, она стала снова подкрашивать губы. Она была должна соответствовать званию знатока музыки и театра.

И вот в этот момент над шляпами служащих поплыл белоснежный лоб проживавшего в Омори знаменитого актера Накано Такахико — он шествовал по пешеходному мосту перекинутому через железнодорожные пути. Киёко знала его, поскольку видела раньше, как он возвращается поздно вечером, держа под руку настоящую жену Нэнами. Про соученицу же ее поговаривали, что она состоит с этим Накано более чем в дружеских отношениях.

— Смотрика-ка, это Накано! — воскликнула Тиёко.

И тогда накрашенная подруга бросилась ему навстречу.

— Ну вот, наконец-то, я тебя заждалась. Забирайтесь ко мне под зонтик, будто бы мы любовники, — игриво зашептала она.

Накано видел эту женщину в первый раз в жизни. Но на ее счастье он привык играть роли любовников. Небрежно раскрыв зонтик одной рукой, она покрыла им спину актера и оглянулась. «Позвольте нам пройти», — сказала она, победоносно врезаясь в море зонтов. И эти зонты на привокзальной площади довольно злобно заколыхались в ответ — словно полевые цветы под порывом ветра. В мгновение ока они превратились в армию крестоносцев, армию благопорядочных жен. Однако Киёко была слишком упоена своей косметической победой, чтобы влиться в ее ряды. Может быть, Накано и вправду любовник подруги, но ведь не муж же он ей. А я, Киёко, — жена писателя Нэнами. И потому белая пудра со щек любовницы непременно осыпется, а вот моя — настоящего, как и положено верным женам, телесного, цвета — так нет. Разумеется, Киёко никогда не изменит своему мужу. Зато она может рассказать ему под зонтом о сегодняшней схватке на станции. Сегодня можно будет признаться ему в своей прошлой любви, можно и поплакать. И хотя она опьянела от своей победы, это ничего не значило. Теперь, когда ее соперница была уже так далеко, Киёко могла дожидаться своего мужа со спокойной душой.

Напоминала ли косметическая победа Киёко яблоко на дереве? В отличие от своей подруги Киёко не была акробаткой, привыкшей карабкаться по косметическим деревьям. Хотя она и вкусила от плода и вроде бы даже уселась погонщицей на спину своего врага, присвоив себе звание жены знаменитого писателя, этот враг вдруг взмахнул крыльями супружеской неверности и взмыл с ветки в высокое небо. И теперь если никто не протянет ей спасительной руки, она окажется не в состоянии спуститься на землю и присоединиться к армии верных жен. Она ждала, но муж не шел к ней на помощь. Другие жены дожидались своих мужей и исчезали, стены станции белели руинами. Мелкий дождь падал на ресницы, сжимал глаза холодом. Никакого грима не осталось, только страшно хотелось есть. У Киёко не было сил покинуть станцию, нервы — взвинчены, она ощущала себя изгнанной на остров чудовищ. Ей оставалось только ждать.

Настало девять часов — пять часов ожидания. И вот из выхода со станции, которая буквально всасывала Киёко, словно невесомую тень, показался вовсе не ее муж, но тот самый давний ее любовник, то есть муж, но только не муж Киёко, но муж ее подруги. У Киёко не было сил, чтобы возвратиться к самой себе, — кипящая досада обжигала ее. И тогда она не говоря ни слова протянула ему свой зонтик — этому мужчине, который выглядел на этой лестнице таким усталым и жалким, как если бы он только что вернулся из тюрьмы и лихорадочно выискивал глазами свою жену. У нее полились слезы. Но он ничего не понял.

А наш писатель со второго этажа своего особняка, в который его артистка еще не вернулась, до самой ночи подозрительно поглядывал в сторону темных окон соседского дома. Моросило. И вот слова сурового предупреждения всем мужам мира пришли ему на ум. «Мужчины! Когда вечером идет дождь, особенно если дело происходит под мелким осенним дождиком, вам следует торопиться на ту станцию, где жены дожидаются вас. Ибо я не могу дать вам никаких гарантий, что их сердца, подобно их зонтикам, не будут вручены другому».