Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Отдельное внимание хотелось бы уделить поведению солдат румынского конвоя, в адрес которых в свое время прозвучало немало нареканий со стороны турецких и даже… русских мемуаристов, яростно упрекавших союзников в том, что те обращались с « нашими » пленными «до возмутительности бесцеремонно», били их прикладами и даже прикалывали отстающих… последнее объективными данными не подтверждается (трупы турок неоднократно осматривали врачи и лишь в нескольких случаях обнаружили под ними кровь). Что же касается «возмутительной бесцеремонности», то румынскому солдату был дан приказ: «Не допускать отставаний от колонны!». и он пытался выполнить его так, как умел. (кстати, сказанное целиком относится и к болгарскому конвою, который месяц спустя сопровождал в тыл турок, плененных в сражении при Шипке-Шейново и также не избежал голословных обвинений в жестоком обращении к пленным) [156].

Однако, как бы то ни было, от Бухареста турки следовали уже в сопровождении русского конвоя, в адрес которого, к слову, нареканий они почти никогда не высказывали. Правда, в силу упомянутых выше решений румынского правительства, по железной дороге удалось эвакуировать лишь около 60 % османов. Остальные вынуждены были продолжить движение от Бухареста до русской границы (вернее — до ст. Унгены) пешим порядком. Впрочем, здесь трудно судить, кому из пленных тогда повезло больше. Особенно, если принять во внимание условия перевозки турок по территории Румынии, зафиксированные во многих источниках личного происхождения, в т. ч. и в воспоминаниях сестры милосердия Е. М. Ивановой:

«По дороге нам беспрестанно попадались поезда — или санитарные или с пленными турками. Последние производили самое тяжелое впечатление. Пленных обыкновенно возят в товарных вагонах по 40–50 чел. в каждом; в вагоне же помещается среди этой тесно сбитой кучи людей ящик, заменяющий "парашку". Трудно представить себе, во что превращается атмосфера такого вагона, когда тяжелые двери плотно задвинутся и запрутся на защелку. На станциях, когда во время остановок отопрут вагоны и отодвинут немного двери, из них валит густой пар, как из бани; десятки голов плотно закупоренных людей лезут до самого верха к дверным щелям, чтобы дохнуть свежим воздухом <���…>.

Партия пленных, застигнутая в Болгарии снежным бураном. Гравюра

Приезд на станцию подобного поезда представляет такую картину, такие сцены, что нужно непременно видеть их собственными глазами, чтобы суметь оценить вполне. Помнится мне одна из подобных встречных "картин" около Плоешти, где тогда еще лежал довольно глубокий снег. Подошел "пленный" поезд, отворились щели — из них дохнуло страшным зловонием, высунулись головы и руки, и [в] тот же момент все живое закричало, заорало, завыло на разные голоса… Нужно было видеть первый вагон, и около него конвойного солдата, не успевавшего подавать туда снег, глыбу за глыбой. Снег с жадностью хватали десятки пленных рук и сосали запекшиеся от духоты и жажды турецкие рты. Нужно было вглядеться и в другой вагон, в дверной щели которого еще сильнее махали высунувшиеся турецкие руки, еще больше и непонятнее сбивались крики. Конвойный кричал и ругался, ничего не понимая и не желая понимать; его тоже не понимали, но совали деньги, махали, показывали на снег, на разносчиков с разными лакомствами, объясняли, толковали, выкрикивали кое-какие заученные русские слова, и снова кричали по-своему, снова о чем-то просили, ругались, махали <���…>

В следующем вагоне конвойный нашелся подобрее: смиловался и побежал с ведром за водой. Пленные, открыв пошире двери, в один момент повыскакивали из вагона и рассыпались на снегу вдоль поезда <���…>. Еще дальше — тоже кричат и умоляют дать пить; тоже просятся, рвутся и лезут наружу новые десятки таких же "немых", промозглых, измученных, полубольных, полуостервенелых людей. и так далее, — от вагона к вагону… Брань, суета, крики, гвалт, какой-то огромный стон из русских и нерусских слов, просьб и ругательств висит над поездом…

Вдруг поезд тронулся. И новый гам и крики поднялись около станции. Прыгают турки на ходу в вагоны, цепляясь как попало, бежит солдат с ведром, расплескивая дорогую воду и крича единственное и неизменное “ай-да, ай-да, ай-да!”. Последние пленные выхватывают у него ведерко, разливают второпях почти весь остаток воды, карабкаются и, подгоняемые бранью, едва успевают вскочить в щель двери, которую наплотно захлопывает уже на порядочном ходу конвойный солдат. Поезд прибавляет ходу. Крики смолкают…» [157].

Однако эвакуация по территории Румынии имела и свою светлую сторону, сотканную из бесчисленных актов милосердия по отношению к туркам со стороны населения и властей этой страны, сотрудников Российского общества Красного Креста и ряда иных лиц. Так, городские и сельские обыватели, преимущественно — женщины, выносили к колоннам пленных молоко, сыр, табак, вино, а то и одежду и обувь. Органы местной власти предоставляли особо нуждающимся продукты и теплые вещи. Учреждения РОКК раздавали одеяла, белье, хлеб, мед и коньяк. Коменданты этапных пунктов старались, по возможности, заменить мясную порцию сыром (особенно при отсутствии у них дров) и обеспечить хотя бы раненых ватными молдавскими телогрейками или русскими армейскими полушубками. Сестры милосердия тыловых госпиталей поили пленных горячим чаем и кофе и снабжали их, по мере возможности, чулками, фуфайками и папиросами… нет сомнений, что эти и другие проявления человечности позволили спасти не одну жизнь. но проблему в целом, они, конечно же, не решали [158].

Завершая рассмотрение вопросов, поднятых в настоящей Главе, мы не можем не отметить, что для облегчения положения турок немало сделали и командование, и личный состав действующих объединений. Правда, объем гуманизма здесь всецело определялся воинским званием и служебным положением пленника. Так, представителям турецкого генералитета россияне стремились сразу же обеспечить наиболее комфортные условия пребывания при армии: персональное жилище (палатка или отдельное здание), сохранение прислуги, назначение переводчика и «пристава» (офицера, призванного служить посредником между пленным и российскими властями) и т. п. до начала эвакуации эти люди, как правило, питались «от стола» Главнокомандующего на ТВД. Некоторых из них принимали под свое личное покровительство отдельные российские военачальники. Так, после взятия Плевны, генерал-лейтенант М. Д. Скобелев фактически «приютил» у себя бригадного генерала Тевфика-пашу [159].