Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Определенный интерес вызывают и процессы, протекавшие тем временем в российских регионах. Здесь специально образованные комиссии составляли перечни постельных принадлежностей, используемых турками и подлежащих уничтожению. Полиция публиковала в газетах и рассылала по магазинам и лавкам циркулярные рекомендации о прекращении отпуска пленным товаров в кредит [414]. Сами османы распродавали или просто раздавали желающим свои пожитки, ставшие теперь излишними. Офицеры наносили прощальные визиты знакомым (в частном порядке) и (уже в официальном порядке) выражали свою признательность российским властям за достойное содержание в плену.

Хотя выражение такой признательности было для турецких репатриантов делом обычным и практиковалось еще со времен правления императрицы Анны Иоановны [415], в исследуемых хронологических рамках это явление приобрело наиболее широкий размах. Начало ему, как представляется, положил маршал Осман-паша, который, покидая Харьков, поблагодарил через местную газету «всех русских за оказанные ему любезности» [416]. Многие другие пленники испытывали, очевидно, сходные чувства и желания. Так, 22 августа 1878 г. Командующий войсками Харьковского военного округа уведомил Начальника Главного штаба, «что находившиеся в городах Курске, Орле, Кременчуге, Полтаве и Харькове пленные турки, офицеры и нижние чины заявили ему свою признательность за заботливость, выказанную в отношении их и выразившуюся в хорошем и удобном размещении, отличном продовольствии и попечительном во все время плена обращении с ними» [417].

На практике широко использовались и иные формы заявления признательности за заботливость. К примеру, генералы Адиль-паша и Атыф-паша, а равно группа офицеров, интернированных в г. Гольдинген Курляндской губ., направили в адрес российского командования благодарственные письма (см. Приложения 12 и 13). Дивизионный генерал Гасан-паша, накануне своего отъезда из Могилева, «дал бал», на котором «присутствовала самая избранная публика, состоявшая из нескольких офицеров действующей армии, прибывших сюда (в Могилев — В.П.) для поправления здоровья, некоторых представителей нашей администрации, близких знакомых Гасана-паши и нескольких дам нашего «высшего общества» [418]. Дивизионный генерал Омер-паша дал пространное интервью одной из Черниговских газет. К сожалению, редакция по каким-то причинам не поместила его полный текст, ограничившись лишь тем, что генерал «в самых теплых выражениях отзывался о русских, и не находил достаточно слов, чтобы охарактеризовать свою обстановку в плену» [419].

Турецкие нижние чины тоже не всегда находили достаточно слов, за исключением «Спасибо!» и «Прощайте!», но чувства свои выражали не менее сердечно, покупая и раздавая детям конфеты, пряники, фрукты, орехи и прочие лакомства [420].

Русские не оставались в долгу. В день отъезда пленных у казарм собирались толпы людей, желающих бросить последний взгляд на турок. Некоторые приезжали для этого из окрестных деревень, в т. ч. и целыми семьями. Многие сопровождали колонны османов до самого вокзала. На перронах порой разыгрывались настоящие драмы. Женщины обнимали пленных, исступленно целовали их, падали в обморок и даже рыдали «до истерики». Наиболее отчаянные девицы переодевались в турецкую униформу и пытались проникнуть в эшелоны. Другие, напротив, спешили в кассы и покупали билеты до Севастополя, надеясь, то ли в последний момент уговорить возлюбленного остаться в России, то ли попасть на судно вместе с репатриантами. Однако полиция во всех случаях оказывалась на высоте. Выехать с пленными в Турцию разрешали лишь российским мусульманкам. Христианкам же настоятельно рекомендовалось «одуматься» и вернуться домой [421].

Возвращаясь непосредственно к процессу послевоенной репатриации, отметим, что начало его мы датируем 9 августа 1878 г., когда в Харькове был подан под погрузку эшелон для первой партии пленных. Правда, ввиду несвоевременного урегулирования сторонами некоторых частных вопросов, а также очевидной нехватки судов, первоначально обслуживающих линию Севастополь-Стамбул, репатриация несколько вышла за рамки предполагаемых сроков [422]. Тем не менее, можно уверенно констатировать, что до конца 1878 г. практически все турецкие военнопленные вернулись на родину (см. Таблицы 29–31).

В России к тому времени остались разве что лица, отбывавшие наказания по приговору суда, находящиеся под следствием, а также больные. В частности, от одного до трех пленников еще какое-то время проходили курс лечения в лазаретах Гжатска, Рязани, Рыбинска, Умани и некоторых иных городов. Уроженец Палестины рядовой Юсуф Гассан и уроженец Сирии унтер-офицер Гусейн Мустафа оставались на больничных койках лазарета в г. Ольгополь, по крайней мере, до февраля 1879 г. в апреле того же года в Пензе еще лечился рядовой Махмет Измаил. Рядовому Имену Осмаилу врачи разрешили покинуть Россию лишь в январе 1880 г., а страдающему душевной болезнью подпоручику Магомету Шерифу и того позже — в июне 1880 г. [423]

Рапорт Рыльского уездного исправника об отправлении на родину пленных, находившихся в г. Рыльск Курской губ. (ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2346. Л. 193)

К сказанному считаем не лишним добавить, что репатриация прошла без единого случая гибели людей и без сколько-нибудь серьезных происшествий. (По некоторым непроверенным данным, имели место разве что отдельные случаи избиения пленными чинов русской полиции как в пунктах посадки в эшелоны, так и в пути следования [424]). Встреча репатриантов в Стамбуле также не сопровождалась ни особым ажиотажем, ни какими-либо эксцессами [425], за исключением ареста турецкой военной прокуратурой дивизионного генерала Омера-паши и его бывшего начальника штаба бригадного генерала Кязима-паши. (Впоследствии оба были признаны судом виновными в необоснованной капитуляции под Авлияром, разжалованы в рядовые и приговорены к различным срокам тюремного заключения [426]; вместе с тем, бригадный генерал Хаки-паша, сдавший Телиш вообще без боя и сумевший в свое время избежать внимания российской прокуратуры (см. Главы 3 и 4), столь же благополучно избежал внимания и турецкой).

Порядок и условия натурализациипленных османов в России регламентировались нормами ст. ст. 1011 и 1013 т. IX Свода законов о состоянии (в ред. 1876 г.), которые были конкретизированы и детализированы отдельными актами Министра внутренних дел, главным образом, его циркулярным письмом от 4 ноября 1878 г. № 162 [427].

По смыслу названных документов военнопленные могли принимать российское подданство на основаниях и в порядке, предусмотренных для всех иностранцев. При этом впервые в истории от пленных мусульман не требовался предварительный переход в православие, ранее всегда считавшийся непременной предпосылкой их натурализации. Кроме того, российские власти посчитали нужным предусмотреть (опять же, впервые в истории), что пленные, отказавшиеся возвращаться на родину, «в устранение нареканий в насильственном задержании их в России», должны направляться «вместе с другими пленными в Севастополь, с тем, чтобы они там лично заявляли турецкому комиссару, назначенному от турецкого правительства для приема пленных, о своем желании, о чем на месте составляются формальные акты. По исполнению сего пленным, окончательно решившимся остаться в России, предоставляется с высочайшего соизволения, отправляться в избранные ими места жительства по железным дорогам на счет суммы Военного министерства, причем от них отбирается подписка, что они не будут обременять русское правительство просьбами о пособиях» (см. Приложение 14).