Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Таблица 29

Порядок и сроки репатриации турецких военнопленных из Севастополя в августе — октябре 1878 г. [428]

* Согласно официальному итоговому отчету число репатриантов составило 57 896чел.

По прибытию в избранное место жительства бывший пленный:

— исключался воинским начальником со всех видов довольствия и передавался гражданской администрации;

— подавал на имя губернатора официальное заявление о желании принять русское подданство с указанием, чем он «занимался в прежнем своем отечестве и какого рода занятие предполагает избрать в России»;

Таблица 30

Порядок, сроки и условия репатриации турецких военнопленных из России в 1878–1880 гг. [429]

— получал на руки свидетельство о водворении (вид на жительство), с даты подписания которого считался «водворенным» в стране, «не переставая, однако, до принятия его в русское подданство, считаться иностранцем и подлежать всем действующим об иностранцах узаконениям»;

— по истечении 5 лет жизни в России (но никак не ранее), приобретал право окончательно ходатайствовать перед губернатором о переходе в русское подданство, после чего, при положительном решении, давал соответствующую присягу и приписывался «к одному из податных сословий».

Таблица 31

Изменение численности турецких военнопленных в России в 1878–1880 гг. [430]

К сказанному необходимо добавить, что до принятия присяги турки были вправе в любой момент перейти в православие (с целью, например, вступить в брак с православной россиянкой). Столь же свободно они могли и покинуть пределы Российской империи. Причем в последнем случае Петербург принимал на себя все расходы по возвращению в Турцию тех бывших пленных, которые не имели в России ни средств, ни источников доходов.

Что же касается принявших присягу на подданство, то в зависимости от избранного этими людьми места жительства и рода занятий, они приписывались к числу либо мещан, либо крестьян (последнее имело место относительно редко). Некоторые офицеры, правда, ставили вопрос о причислении их к российскому дворянству. Но добиться этого вряд ли кому-то из них удалось, поскольку от желающих требовался как документ «об иностранном дворянском состоянии» [431], так и наличие заслуг, оказанных «Российскому государю и государству» [432].

Небезынтересно отметить, что хотя МИД России оказался фактически за рамками процесса натурализации бывших пленных, взирал он на этот процесс достаточно настороженно, не забывая при случае предупреждать губернаторов о необходимости быть предельно осмотрительными, «дабы не дать возможности оставаться в России, под предлогом принятия русского подданства и православия, лицам неблагонадежным» [433]. Предостережение это было, в общем-то, далеко не лишним, поскольку отдельные турки, совершившие в период своего пребывания в плену более или менее серьезные преступления, традиционно (и, кстати, совершенно безосновательно) рассматривали натурализацию как способ освобождения от грозящей им уголовной ответственности и наказания. к примеру, в Новгороде в июле 1878 г. поручик Тямиль Ибрагим, отданный под суд за хищение чужого имущества (см. Главу 9), «повысив» себя в воинском звании до «капитана», подал рапорт, в котором заявлял о желании перейти в русское подданство и поступить на русскую военную службу с чином «капитана». Документ не имел адресата и оказался настолько безграмотно исполнен, что его с трудом смогли понять даже переводчики азиатского департамента МИД. Нетрудно догадаться, что с учетом перечисленных обстоятельств, просьба османского офицера была оставлена без последствий [434].