Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

е) Подавляющее большинство оставшихся в России офицеров изначально планировали поступить на русскую военную службу. И для этого у них были определенные основания, т. к. все российские императоры, начиная с Петра Великого, достаточно охотно зачисляли бывших пленных османов в ряды своих вооруженных сил (правда, не всегда с сохранением их прежнего воинского звания; чаще с понижением в звании на одну, а то и на две ступени). Так, только в 1855–1856 гг., т. е. в период Крымской войны, капитан Хасан Али стал штабс-капитаном Александром Николаевичем Николаевым ( к слову, это крестный сын Николая I [443]), прапорщик Селим Мустафа оглы — прапорщиком Константином Евгеньевичем Черкасским; подпоручик Али Неоман (Новман) оглы — прапорщиком Александром Тимофеевичем Александровым; поручик Мехмет Абди оглы — прапорщиком Константином Петровичем Константиновым, поручик Исали Мехмет — прапорщиком Николаем Яковлевичем Николаевым и т. д. [444]

Однако после проведения в России военной реформы 1860–1870 гг. ситуация в этом отношении в корне изменилась, о чем лучше всего говорит следующее письмо военного министра на имя главы МВД от 27 мая 1879 г.: «Многие из турецких офицеров, добровольно оставшихся <���…> в России, стали обращаться в Главный штаб с просьбами об отправлении их в нашу военную службу офицерами и об оказании им денежного вспомоществования, описывая крайне бедственное свое положение в России и указывая на невозможность возвращения в свое отечество, где их ожидала бы неминуемая казнь. Лица эти не имеют при себе никаких документов о прохождении ими службы в турецких войсках. О некоторых из них сделано было по Военному министерству сношение с нашим посольством в Константинополе, но последнее ответило, что при отсутствии в Турции системы правильного ведения послужных списков офицеров, которые носят одни имена без фамилий и известны лишь в тех частях войск, где состояли на службе, собирание о них официальных сведений представляется невозможным. Что же касается частных сведений о подобных личностях, то за достоверность их посольство может поручиться лишь в весьма редких случаях, не говоря уже о трудности получения даже и таких сведений» <���…>. По всеподданнейшему докладу об изложенном выше государю императору, высочайше повелено: отклонять просьбы турецких офицеров об определении в русскую военную службу как по невозможности собирания официальных сведений о них, так и ввиду того, что лица эти, по степени умственного ценза (так в тексте — В.П.) и недостаточной служебной подготовке, не представляют контингента, годного для нашей армии. Затем относительно определения материального их положения повелено сообщить министру внутренних дел для зависящего распоряжения об изыскании к тому соответствующих средств» [445].

О дальнейшей судьбе офицеров нам, в сущности, известно лишь то, что российские власти хотя и предоставили им убежище, но самими этими людьми откровенно тяготились. Поэтому для многих офицеров жизнь в России, особенно в первое годы, оказалась далеко не легкой. так, известно, что майор Ибрагим Шукри влачил в Ярославле откровенно полуголодное существование, а капитан Магмут эфенди одно время выживал за счет помощи, оказываемой ему… Новгородским обществом попечительства о бедных [446]. Впрочем, предусмотрительные люди находились и среди офицеров. Так, поручик Мегмет Гасан, будучи интернированным в г. Данилов Ярославской губ., не подыскал себе здесь за время плена никакого занятия на будущее, но зато близко сошелся со своим будущим крестным отцом купцом Ф. В. Москательниковым, в доме которого и поселился сразу же по возвращению из Севастополя в Данилов [447].

Розыск пропавших без вести османских военнослужащих, а равно гражданских лицначался еще в ходе военных действий и активизировался вскоре по окончанию массовой репатриации, а вернее — в 1879–1882 гг. Основными субъектами этого процесса выступали внешнеполитические ведомства России и Турции (включая их зарубежные представительства), Главный штаб, воинские начальники всех уровней, губернаторы, полицмейстеры и уездные исправники.

Так, в России разыскивались: капитаны Мегмет Али эфенди и Абдул Кадир Ага; нижние чины — Хаджи Али-Ахмет, Еумер Бин Мусса, Сагир оглу Гусейн, Ибрагим Сале и Ахмет Али; гражданские лица: Ахмед Бин Халил, Чифтчи Хуссейн и многие, многие другие. Разыскивались и представители третьих стран. К примеру, посольство Австро-Венгрии в России пыталось установить судьбу своего подданного — врача Таусича, а некая госпожа Финтон (гражданство не указано) искала мужа, служившего на турецком пароходе и попавшего в русский плен [448].

Часть запросов родных и близких носила столь эмоциональный характер и отражала настолько глубоко личные драмы, что мы не решаемся их здесь даже воспроизвести. Ограничимся на сей счет лишь одним примером: жена поручика Шакиба эфенди, будучи почему-то твердо убежденной в том, что муж жив и просто скрывается от нее, просила российские власти передать супругу, что предлагает тому на выбор либо вернуться домой в Турцию, либо забрать ее к себе в Россию, либо дать ей развод [449].

Предпринимаемый российской стороной розыск помог установить местонахождение и вернуть в 1879–1884 гг. на родину (в т. ч. и из мест лишения свободы) многих гражданских лиц. К сожалению, этого же нельзя сказать о военнослужащих, родственникам которых Петербург, как правило, не мог сообщить ничего утешительного. Одним из немногих исключений являлся уже упоминаемый выше майор Ибрагим Шукри, которого по запросу МИД Турции русская полиция отыскала в Петербурге. Здесь майор был занят тем, что «выбивал» из МВД денежное пособие и (очевидно поэтому) не нашел времени сообщить родным в Египет о своем новом месте жительства [450].

Главной причиной неудачного розыска было, конечно, то, что речь чаще всего шла о людях, погибших на этапах эвакуации еще до регистрации на Общем тыловом сборном пункте. Впрочем, и сам факт прохождения военнослужащим регистрации далеко не всегда позволял дать его родственникам исчерпывающий и, главное, своевременный ответ.

Тому мы видим три основные причины:

1) Все списки военнопленных, включая умерших, Главный штаб сумел собрать, обобщить и передать в Азиатский департамент МИД лишь к сентябрю 1880 г. до этого момента розыск велся путем рассылки циркулярных писем ГШ всем командующим военными округами, Бессарабскому и Екатеринославскому губернским воинским начальникам, а со стороны Министра внутренних дел — и губернаторам, что занимало довольно много времени и не всегда гарантировало успешный результат.

2) Алфавитные книги Общих тыловых сборных пунктов, текущая документация канцелярий уездных воинских начальников и, особенно, учетные документы лечебных учреждений страдали неполнотой и, во всяком случае, далеко не всегда содержали исчерпывающий перечень всех необходимых для поиска сведений. например, МИД Турции разыскивал Мегмета Али эфенди — капитана 3-го кавалерийского полка 3-го корпуса, а в документах учета числился Мегмет Али (без «эфенди») — капитан 3-го кавалерийского эскадрона 3-го корпуса. Поручиться за то, что речь идет об одном и том же человеке, без наведения дополнительных справок, было, естественно, невозможно.