Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

— запретил лицам, «которым вверен надзор за военнопленными», «брать их на собственные работы, хотя бы за плату и по добровольному соглашению» (§ 41);

— исключил привлечение военнопленного к уголовной ответственности за совершенный побег (§ 61);

— сформулировал на уровне базового закона основания и порядок применения по военнопленным оружия (§ 60).

Кроме того, в «Положении» 1877 г. законодатель фактически отказался от практики интернирования офицеров в специально отведенные для них населенные пункты (не предназначенные для нижних чинов), как это имело место, например, в период Крымской войны 1853–1856 гг. (г. Тула), или Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. (г. Владимир).

В то же время рассматриваемый документ вряд ли следует идеализировать, ибо в нем можно обнаружить и сомнительные новеллы, и явные упущения. к числу наиболее серьезных из них мы относим следующие:

1) в акте отсутствовало прямое указание на круг лиц, признаваемых военнопленными, а значит, имеющих право на получение всех видов обеспечения за счет российской казны. Например, даже то, что пленными являются члены экипажей турецких гражданских судов, а равно жены и дети оттоманских военнослужащих, не пожелавшие расставаться с главами своих семейств, можно было понять лишь путем логического толкования содержания § § 3, 44 и 47–48.

2) Общие тыловые сборные пункты оказались слишком далеко от театров военных действий. В результате тысячи военнопленных погибли от ран и болезней или пропали без вести еще до прохождения ими полной регистрации, что в дальнейшем создало немалые сложности в процессе установления судеб этих людей.

3) В пределах России «Положение» (§ 44) предусматривало госпитализацию пленных лишь в стационарные медицинские учреждения. Однако оно обходило молчанием возможность аренды для них в качестве временных госпиталей отдельных зданий, что стало крайне необходимым уже на исходе 1877 г., в условиях массового заболевания турок инфекционными болезнями. впоследствии этот пробел вызывал регулярные трения между гражданской администрацией и военными властями, которым при найме домов под госпитали для пленных не оставалось ничего иного, как требовать применения по аналогии норм «Устава о земских повинностях» [32] В частности, ст. 572 «Устава» предусматривала, что «общественные городские и сельские управления нанимают дома и для больных в случае эпидемий». .

4) Законодатель уделил много внимания вопросам, связанным с особенностями учета, эвакуации и содержания пленных, подлежащих уголовной ответственности (§ § 7, 26 и 59). вместе с тем, он изначально упустил из виду специфику наказаний, которые могли назначаться указанным лицам (очевидно, что российские власти были не вправе понизить оттоманского офицера в воинском звании, уволить его со службы и т. п.). Пробел этот удалось устранить лишь к сентябрю 1877 г., с принятием «Правил о применении военными судами военно-уголовных законов к преступлениям, совершаемым военнопленными» (Приложение 5).

5) Требования § § 4 и 35, освобождающие российских должностных лиц от обязанности изымать у пленных «под квитанцию» принадлежащие тем деньги и ценности, выглядели, по меньшей мере, сомнительными. правда, столь выдающийся юрист, как профессор Ф. Ф. Мартенс, приветствовал появление данных норм, считая подобное изъятие «оскорбительным» для «честного защитника своего отечества» и уместным лишь «в отношении арестантов или преступников» [33] Мартенс Ф. Ф . Восточная война и Брюссельская конференция. 1874–1878. СПб.: Тип. МПС, 1879. — С. 280. . Между тем, хотя у военнопленного и преступника действительно мало что общего, естественное стремление человека к свободе их все-таки объединяет. а это значит, что деньги и ценности выступают для обоих экономической основой как потенциального побега, так и подкупа охраны в иных целях. (Тот факт, что турки, интернированные в Россию в 1877–1878 гг., практически не совершали побегов и вообще, в массе своей, вели себя вполне законопослушно, явился следствием счастливого стечения обстоятельств, никак не преуменьшающих эту ошибку законодателя).

6) В «Положении» отсутствовали какие-либо упоминания о праве военнопленных на переписку с родиной.

7) Базовый документ не разрешал проблему с переводчиками, что неизбежно ставило власти на местах в затруднительное положение. В этой связи определенный интерес вызывает письмо штаба Харьковского военного округа в Главный штаб от 16 декабря 1877 г. с просьбой «командировать в распоряжение каждого губернского воинского начальника (в пределах округа — В.П.) примерно по 3 переводчика, для назначения их в более нуждающиеся в переводчиках пункты, где размещены пленные турки». Еще больший интерес вызывает полученный в Харькове ответ: «Не имея в своем распоряжении ни лиц, знающих турецкий и русский языки, ни средств для привлечения таких лиц к исполнению обязанностей переводчиков, Главный штаб затрудняется в назначении последних к командам военнопленных турок, находящихся в районе Харьковского военного округа. Ввиду же того, что все другие военные округа, в которых водворены военнопленные, обходятся без назначения к ним переводчиков, специально к этой должности приготовленных, — не окажется ли возможным обязанности переводчиков возлагать на воинских чинов из татар, знающих хотя несколько турецкий язык и состоящих в частях войск округа» [34] РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2038. Л. 123–124. .

«Рекомендации» эти были, в общем-то, не новы. точно такие же Кабинет Министров рассылал в регионы еще в период Русско-турецкой войны 1735–1739 гг. Между тем, «воинские чины из татар», как правило, не были знакомы с османской письменностью, т. е. не могли работать с документами и частными письмами на турецком языке. Хуже того, они мало чем могли помочь русскому медицинскому персоналу, обслуживающему больных турок, поскольку их словарного запаса едва ли хватало даже для сбора анамнеза.

Но самым главным здесь видится то, что ни авторы «Положения», ни, тем более, высшие органы военного управления, так и не указали источника финансирования при найме переводчиков. По счастью, лица, владеющие русским и турецким языками, особенно из числа находящихся в России подданных Оттоманской империи, обычно соглашались исполнять эти обязанности безвозмездно. в качестве примеров здесь можно сослаться на тверского предпринимателя караима Ису Келеша или проживавшего в Пскове грека Савелия Продрамуса (Продромуса). последнему османские офицеры, покидая после войны Псков, даже оставили письмо с благодарностью за то, что тот «был постоянным посредником и помощником по устройству их дел, как при посещении ими лавок и базара, так и в помещениях, занимаемых ими в городе» [35] РГВИА. Ф. 400. Оп. 3. Д. 2058. Л. 104. . Правда, в Миргороде Полтавской губернии услуги переводчика удалось провести по какой-то статье местного бюджета. Тем не менее, осенью 1878 г. возвращающиеся на родину аскеры по собственному почину собрали для него деньги в сумме около рубля, поскольку тот «оставался, буквально, без куска хлеба за неполучением жалования» [36] Одесский вестник. 1878. 19 окт. С. 2–3. .