Илья Сидорчук - Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

И тянется в такие моменты рука к револьверу…» [238] Письмо студента Юрова // Там же. .

Подробно проанализировавший оба этих случая, М.Рафаил полагал, что расслабляться не стоит: «Исполбюро признает, что студенты были оторваны от широкой общественности, но не может быть речи об идейном и моральном разложении. Согласимся на минуту с комиссией исполбюро. Но как тогда объяснить такие странные развлечения, что понимать под упадничеством? Если кто-нибудь напишет письмо, что посещает „Бар“, зубрит уроки, не отдыхает, оторван от общественности, — то это упадничество, а если не один, а группа студентов признает в печати факты, изложенные в заявлении шести студентов, — то здесь нет элемента упадничества? „Клуб сумасшедших“ ликвидирован благодаря вмешательству общественных организаций, но заразительная затея могла привлечь других студентов. Оригинальный способ отдыха, на который нужно тратить в несколько раз больше сил, чем на занятия!» [239] Рафаил М. За нового человека. С. 40–41. .

Конечно, серьезную опасность эти случаи представляли только в глазах тех, кто об этом писал. Стремление талантливых людей быть не такими, как все, и объективное недовольство условиями быта, нищетой и бюрократией было очень удобно представить в виде попыток вылазки классового врага. Несмотря на заверения газеты Политехнического института «Товарищ», что «в редакции есть специальная полка „юровщины“», и «она пухнет от материала», а также о том, что лозунг «упадочничество — в штыки», был поддержан и развернул горячие прения на собраниях, кампания почти моментально затухла.

Стремление власти регулировать и вмешиваться во все сферы отдыха простых ленинградцев подчас приводило к трагикомическим последствиям. Институтские шутники, девушки-любительницы танцевать фокстрот и покупать дорогие шелковые чулки, рабочие, носившие галстук-бабочку, приравнивались чуть ли не к врагам революции. Сейчас называть их поведение девиантным просто смешно, но реалии масштабной культурной перестройки постреволюционного периода диктовали иное, абсолютно серьезное отношение даже к таким мелочам. При этом в кампаниях по борьбе с различными проявлениями мещанства обращает на себя внимание то, что власть на местах стремилась искусственно связать мещанство и упадничество с традиционными девиантными формами досуга — пьянством, хулиганством, проституцией и пр.

Как показывает анализ литературы, внимание к производственной функции женщины и истории семьи заслоняет от нас эволюцию и специфику досуговой сферы в женской коммуникационной среде. В настоящее время история досуга является одним из наиболее быстро набирающих популярность направлений в исторической науке, тесно связанным с «новой культурной историей», историей повседневности, исторической антропологией, микроисторией, исторической урбанистикой и т. д. История досуга представляет собой уже институционализированное, но еще недостаточно разработанное направление исторической науки, содержит множество лакун, заслуживающих пристального изучения. К таковым можно отнести проблему гендерных особенностей досуга в 1920-е гг. Исследователи преимущественно занимаются изучением мужского досуга, обращая внимание на женщину лишь в контексте ее интеграции в традиционно маскулинные практики — спорт, общественно-политическую деятельность и т. п. Нам представляется, что актуальность исследования данной темы связана не только с ее неразработанностью, но и с современными российскими реалиями, когда вопросы женской эмансипации требуют ответа во многом на те же вызовы, что существовали несколько десятилетий назад.

Плакат «Усилим борьбу с проституцией — позорным наследием капитализма!». 1930 г.

В отличие от времен царизма, продажу женщиной своего тела большевики считали недопустимой, а проституток — жертвами. Данный взгляд в целом отвечал существовавшему в образованном обществе мнению, формировавшемуся под влиянием, в том числе, таких трагических образов, как несчастные Сонечка Мармеладова и Катюша Маслова. Виновными в результате оказывались не только те, из-за кого они пошли на панель, но и те, кто пользовался их услугами. Таким образом, криминализировалась распространенная форма досуга, и девиантом оказывался скорее потребитель, а не девушка. Другое дело, что в качестве активных деятельниц революционного движения продажные развращенные особы тоже не рассматривались. В 1920 г. В.И. Ленин в беседе с Кларой Цеткин весьма скептически отнесся к ее идее организовать проституток Гамбурга в отдельный революционный отряд. Проститутки, эти «двойные жертвы буржуазного общества», по его мнению, при этом заслуживали сожаления [240] Хили Д. Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства. М., 2008. С. 140. .

Декларирование «братского человеческого отношения к проститутке» причудливым образом сочеталось с жесткими репрессивными мерами. Самым тяжелым временем для городских проституток, как и для населения Петрограда в целом, являлся период военного коммунизма. Город обезлюдел, а голодным жителям было не до плотских утех. Об этом говорит и резкое снижение числа изнасилований — с июня по сентябрь 1918 г. за это преступление арестовали четырех человек (из 7840), а с июня по сентябрь — только одного (из 1209) [241] Мусаев В.И. Городская повседневность // Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны. М., 2013. С. 139. .

Усилилась и борьба с проститутками, которых на 1920 г. насчитывалось около 17 тыс. [242] Там же. . Они могли привлекаться к принудительным работам и, наравне с другими паразитирующими элементами, направляться в концентрационные лагеря [243] Браннер В.М., Елистратов А.И. Проституция в России. М., 1927. С. 40. .

Общественный труд был признан обязательным — принцип «кто не работает, тот не ест» закреплялся Конституцией 1918 г., а продажа своего тела за деньги к таковому не относилась. В 1919 г. в здании бывшего Чесменского дома инвалидов на Московском шоссе был организован первый в стране концентрационный лагерь принудительных работ для женщин, через который менее чем за год прошло 6,5 тысяч женщин, сверх половины которых были проститутками. Многих продажных женщин выслали за пределы города. Одновременно город был полон притонов: одна из облав показала, что гостиница «Москва» на углу Невского и Владимирского являлась настоящим борделем, который посещали бандиты и где продавали кокаин.