Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

Черчилль показал в своих мемуарах, что означало бы в этом отношении поражение Германии для англо-американской стороны: «Уничтожение военной мощи Германии вызвало коренное изменение отношений между коммунистической Россией и западными демократиями».

Это изменение, по его мнению, было следствием исчезновения общего врага — «единственного, что до сих пор объединяло» союзников. Однако исчезновение общего врага не означало просто конца «великого союза», что было бы вполне естественным. Для Черчилля всего-навсего место одного «врага» занял другой. Когда он открыл свои объятия Сталину, принявшему вызов Гитлера, Россия тем не менее не перестала быть для него «врагом». Он высказал это в почти незавуалированной форме, приветствуя нового союзника в своей исторической речи 22 июня 1941 года, когда поступило сообщение о нападении Гитлера на Советский Союз. Когда война закончится, Советский Союз снова станет неизменным врагом, после того как будет устранен другой враг, всего лишь случайный и эпизодический. И он уже тогда объявлял о постоянной «опасности», чтобы оправдать возобновление борьбы против этого неизменного врага.

Именно «начиная с этого момента», по его словам, «коммунистический империализм и коммунистическая доктрина» не ставят «более границ своей программе и своей гегемонии».

Этой гипотетической «программе» Черчилль противопоставляет свою собственную программу, гораздо более конкретную и точную, которую он воспроизводит в своих мемуарах:

«1) Советская Россия стала смертельной опасностью для свободного мира.

2) Надо без промедления создать новый фронт, чтобы остановить ее продвижение вперед.

3) Этот фронт должен находиться в Европе, насколько возможно, дальше на восток.

4) Берлин является первоочередной и действительной целью англо-американских армий.

5) Освобождение Чехословакии англо-американскими войсками и их вступление в Прагу имеют первостепенное значение.

6) Западные державы должны участвовать в оккупации Вены и даже всей Австрии, по крайней мере на равных правах с русскими.

7) Следует положить конец агрессивным претензиям маршала Тито к Италии».

Таким образом, программа Черчилля носила, по существу, агрессивный характер. Раз уж Советский Союз рассматривался как «смертельная опасность для свободного мира», то в борьбе с ним было все дозволено. И средства, которые для этого выдвигались, уже таили в себе зародыш конфликта. Столицы, которые Черчилль сам намечал как главную цель англо-американских армий, не имели отношения к немцам. Эти города были расположены в районах, в которых немцы вели ожесточенные бои против русских за каждую пядь земли, в то время как англо-американские войска продвигались вперед, не встречая сопротивления, поскольку немцы намеренно открывали перед ними дорогу.

По существу, было бы неверно сказать, что претворение в жизнь программы Черчилля было сопряжено с риском спровоцировать конфликт с русскими. Напротив, он намеренно добивался этого конфликта, так как во всех случаях его программа могла быть осуществлена только с помощью силы. Она заканчивалась следующим:

«Наконец, и это главное, следует урегулировать все крупные проблемы, разделяющие Восток и Запад в Европе, до того как растают армии демократии» [12] Подчеркнуто в тексте Черчиллем. .

Этот удручающий текст знаменовал новое направление, которое Черчилль очень хотел придать войне. Герой «санитарного кордона» вновь оказался на переднем крае антикоммунизма. СССР объявлялся «смертельной опасностью» тогда, когда он еще сражался против гитлеровской Германии. И борьбу против этой «опасности» Черчилль призывал вести под знаменем «освобождения». Какие могли быть колебания перед столь «правым» делом?

Поэтому можно утверждать, опираясь на исторические факты, что, если бы Черчилль обладал всей полнотой власти в лагере Запада, если бы он мог действовать по-своему в завершающий период войны, ее исход был бы существенно другим.

Предметом великой скорби Черчилля было то, что он оказался не в состоянии закончить вторую мировую войну так, как был намерен. Но предметом еще большей его скорби было то, что американцы не пошли за ним. Об этом двойном предмете своей скорби он без околичностей высказывается в своих мемуарах.

Соединенные Штаты, жалуется он, «хотя они к моменту победы и заняли положение вершителя судеб мира», не имели «подлинного и связного плана», чтобы овладеть новой ситуацией. Великобритания «не могла в одиночестве действовать решающим образом». Отсюда его патетические призывы к Эйзенхауэру не придерживаться, имея в виду послевоенные перспективы, обязательств, взятых на себя в ходе войны правительствами союзников по отношению к русским. (Чтобы объяснить волнение Черчилля, следует отметить, что американские войска находились в это время далеко в глубине будущей советской зоны оккупации Германии, определенной условиями соглашения «большой тройки» по этому вопросу.)

Соединенные Штаты были тем более полны решимости придерживаться вышеупомянутых соглашений, что Япония в это время бросила все свои силы на войну в Тихом океане; и Вашингтон весьма рассчитывал на помощь русских после окончания войны в Европе. Сталин обещал это Рузвельту во время Ялтинской [Крымской] конференции в феврале 1945 года.

Глава VII последнего тома мемуаров Черчилля одна из самых драматических. Она называется «Расхождения в стратегических концепциях западных держав». Но речь шла о чем-то большем, чем просто расхождения. «Стратегические концепции», имевшиеся в виду, касались самого исхода войны и ее трансформации в том смысле, в каком это советовал Черчилль. Все его усилия были направлены на то, чтобы любой ценой остановить продвижение русских на запад, в то время как Эйзенхауэр руководствовался соображениями военного порядка и, кроме того, боялся спровоцировать разрыв с русскими.

До конца марта 1945 года общий план операций, принятый Эйзенхауэром, полностью удовлетворял Черчилля. Но внезапно он встревожился, когда 28-го числа указанного месяца ему стало известно, что главнокомандующий после форсирования Рейна и окружения Рура продвигается по линии Эрфурт — Лейпциг — Дрезден. Черчилль тотчас же поднял тревогу, обратившись к начальникам Объединенного англо-американского штаба в Вашингтоне. Линия, намеченная Эйзенхауэром, оставляла в стороне Берлин.

Это был напрасный демарш. Решение главнокомандующего было принято без предварительной консультации с Вашингтоном. Напротив, Эйзенхауэр согласовал его с советским верховным командованием. Ответ начальников Объединенного штаба в Вашингтоне был довольно красноречивым: «Сражение в Германии достигло той стадии, когда оно входит в компетенцию командующего на месте». Черчиллю совершенно ясно отказывали в изменении стратегического плана Эйзенхауэра, его политические соображения ни в коей мере не принимали во внимание.