Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

«Я уверен, что Вы, так же как и я, понимаете, насколько трудно решать сложные и важные вопросы, которые встают перед нами в результате обмена посланиями. Поэтому, пока не представится возможность для нашей встречи, я посылаю в Москву г-на Гарри Гопкинса с Послом Гарриманом, с тем чтобы они могли обсудить эти вопросы лично с Вами» [103] «Переписка…». Т. II, стр. 231. .

Трумэн, совершенно очевидно, желал определить характер американо-советских переговоров, как тех, которые должны были вести его эмиссары со Сталиным, так и тех, которые должны были впоследствии произойти на конференции. Трумэн фактически подчеркнул этот момент во второй телеграмме, которую он послал Сталину на следующий день. Он уточнял, что Гопкинс прибывает, чтобы обсудить со Сталиным «некоторые вопросы, по которым, по-видимому, имеются недоразумения между обеими странами» [104] Очевидно, речь идет о послании Трумэна Сталину от 23 мая 1945 года, гласившем: «Г-н Гопкинс… направляется в Москву вместе с Послом Гарриманом для бесед с Вами по вопросам, которые теперь обсуждаются между нашими Правительствами». См.: «Переписка…». Т. II, стр. 235. — Прим. ред. .

У Сталина не было никаких возражений. Он ответил, еще 20 мая, что принимает предложение президента. Он даже дал понять, что пять предстоящих бесед с эмиссаром Трумэна не доставляют ему никакого неудовольствия.

В свою очередь Джозеф Дэвис должен был на месте убедиться в том, что происходит в британской столице. В Белом доме, так же как и в государственном департаменте, сильнее, чем когда-либо прежде, подозревали, что Черчилль умышленно ведет дело к разрыву с Москвой. Все телеграммы, полученные в Вашингтоне в этот период, создавали впечатление, что Черчилль «способен прибегнуть к опрометчивым действиям, которые могли бы поставить под угрозу союз Большой тройки».

Итак, Вашингтон наблюдал разные политические картины в Москве и в Лондоне. И новая конференция рассматривалась в Вашингтоне и в Лондоне с разных точек зрения.

Черчилль ждал от этой встречи решительного «объяснения» со Сталиным и надеялся на его капитуляцию; в противном случае Черчилль считал возможным вооруженный конфликт с Советским Союзом. Он был уверен в реальности последней из этих двух возможностей и считал первую маловероятной.

Великой проблемой и великой неизвестностью для него оставалась позиция Соединенных Штагов. «Объяснение» со Сталиным, как Черчилль его задумал, было невозможным без активного участия американцев. Отсюда его беспрерывные попытки добиться неограниченной поддержки Трумэна. Отсюда и его драма: президент колебался и был сдержан. Недоверие американцев парализовало усилия Черчилля. В Вашингтоне разгадали его игру. Там были убеждены, что он ведет дело к войне и хочет во что бы то ни стало втянуть в нее и Соединенные Штаты.

Однако американский народ ни от чего не был так далек, как от мысли о вооруженном конфликте с вчерашним русским союзником, и солдаты не помышляли ни о чем другом, кроме возвращения домой. Кроме того, при таком конфликте англо-американцы оказались бы на стороне наследников Гитлера тогда, когда мир содрогался от преступлений, совершенных нацистами в концентрационных лагерях, которые только что стали достоянием гласности.

На новой конференции «тройки» Трумэн предполагал прежде всего вести более или менее «откровенный» разговор со Сталиным. Безусловно, при этом должны были быть затронуты сложные, возможно неразрешимые, проблемы, однако их обсуждение не носило бы характера «объяснения» со Сталиным. Мысль об «атомном шантаже», едва только возникавшая в умах вашингтонских «ультра», не должна была играть никакой роли на предстоящей конференции. Поскольку среди всех прочих самой главной заботой была война с Японией.

Как велика была дистанция, разделявшая концепции Черчилля и Трумэна, касавшиеся отношений англо-американцев с русскими! В то время как президент намеревался перед конференцией «тройки» вступить в предварительный диалог со Сталиным, Черчилль бросил воинственный клич, который должен был послужить сигналом сбора для всех, кто думал так же, как он, в западном лагере.

Он выбрал 13 мая 1945 года (то есть следующий день после своего послания о «железном занавесе»), чтобы выступить по радио с обращением к английскому народу по поводу капитуляции Германии. Он избрал именно этот торжественный случай, чтобы публично изложить в основных чертах свою послевоенную политику в следующих многозначительных выражениях.

«На Европейском континенте, — сказал Черчилль, — нам еще следует оградить себя от того, чтобы простые и благородные цели, ради которых мы вступили в войну, не были отброшены или преданы забвению в месяцы, которые последуют за нашим успехом, и чтобы слова «свобода», «демократия» и «освобождение» не были искажены и сохранили свой подлинный смысл, который мы в них вкладываем».

Он продолжал далее:

«Какой смысл карать гитлеровцев за их преступления, если право и справедливость не восторжествуют и если тоталитарные или полицейские государства займут место немецких захватчиков» [105] Текст обращения Черчилля опубликован в приложении к его мемуарам ( W. S. Churchill . The Second World War. Vol. VI. Triumph and Tragedy. London, 1954, p. 666–673). .

Было ясно, Черчилль еще раз повторял, подчеркивал сильнее, чем когда-либо прежде:

что война еще не окончена, «поскольку еще остается достичь целей», за которые сражалась Англия;

что этими целями всегда остаются «свобода», «демократия», «освобождение»;

что это не туманные слова, поскольку, если «свобода» и «демократия» выражают лишь желания, «освобождение» означает активную политику. Просто желать можно только «свободы» и «демократии», но необходимо сражаться, чтобы добиться «освобождения» страны;

что эта политика «справедлива» и, следовательно, оправданна, так как страны, которые надо «освободить», находятся под господством такого же режима, какой они познали при немецком вторжении.

Короче говоря, для Черчилля не было никакой разницы между советским союзником и вчерашним врагом — немцами. Продолжая войну, Англия будет по-прежнему сражаться за те же самые цели. По сути дела, Черчилль возобновлял свою политику «санитарного кордона», начало которой было положено после первой мировой войны, приспосабливая ее к периоду после второй мировой войны.

Характер, который Черчилль собирался придать новой конференции трех держав, вынуждал американцев отмежеваться от него. Все происходило так, словно президент Трумэн шел своим собственным путем, не заботясь о британском премьер-министре, лишь наблюдая за ним с близкого расстояния с явно выраженной тенденцией сдерживать его.