Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

Черчилль продолжает далее в том же тоне:

«Беседы президента и британского премьер-министра на этой общей основе, которые так часто имели место во времена президента Рузвельта, не заслуживают столь порочащего названия. В то же время, когда президент [Трумэн] в обход Великобритании собирается один на один встретиться с главой Советского государства, это, конечно, не «сговор жуликов на ярмарке» — ибо такое невозможно, — а попытка достигнуть в одиночку взаимопонимания с Россией по главным вопросам, по которым мы сами были единодушны с американцами».

Черчилль говорил также, что «ни при каких обстоятельствах не мог бы согласиться на то, что может явиться оскорблением» для Англии, которая «столь верно служила делу свободы с первых дней войны». Он особенно возражал даже против подспудной мысли о том, «что новый спор с Советами разделял только Англию и Россию». Он «касался и затрагивал» Соединенные Штаты в такой же мере, как и Англию.

Черчилль коснулся здесь самого больного места — своего рода «изоляционизма» в отношении Англии, поскольку дело касалось ее взаимоотношений с Советским Союзом, словно они вовсе не интересовали американцев. Это обстоятельство крайне тревожило его, и он вновь чрезвычайно решительно высказывает это в другом месте своей ноты Трумэну:

«Премьер-министр не может смириться с мыслью, что Соединенные Штаты ставят на одну доску Великобританию и Советский Союз, что для них это лишь две равнозначные иностранные державы, с которыми надо урегулировать затруднения, возникшие в результате последней войны».

Суть своей политической доктрины, проникнутой духом «крестового похода», он резюмировал в нижеследующей лапидарной фразе:

«Если только речь идет не о силе, не может быть равенства между добром и злом. Великое дело и великие принципы, ради которых страдали и во имя которых восторжествовали Великобритания и Соединенные Штаты, нельзя сводить только к вопросу о равновесии сил. Ибо от них действительно зависит спасение мира».

Черчилль, это совершенно очевидно, ушел далеко от принципа равновесия сил — святая святых, во имя которого Англия на протяжении веков господствовала в Европе. Новым принципом, делившим мир на две части, был принцип «добра» и «зла», причем последнее было представлено красной Россией, которая тем самым изгонялась из лона человечества. Речь не шла больше о политической или идеологической борьбе. Эта борьба велась теперь в более высоком плане, «моральном» и религиозном. Та самая «священная» борьба, во имя торжества которой все было дозволено и все оправдано.

Разве после подобной постановки вопроса можно было оставаться равнодушным к политике британского премьер-министра? И разве можно было ставить на одну доску Соединенные Штаты и Советский Союз?

«Премьер-министр, — говорилось далее в ноте Черчилля, приводимой Трумэном, — на протяжении многих прошедших лет неустанно трудился, добиваясь подлинной дружбы между народами России и Великобритании… Он полон решимости и впредь добиваться этой цели, несмотря на величайшие трудности. Он отнюдь не теряет надежды добиться счастливого решения, которое принесло бы большие выгоды России…»

Но «подлинную дружбу с Россией » Черчилль понимал на свой лад. У «России», которую он имел в виду, не было ничего общего с Советским Союзом. «Счастливое решение» существующих трудностей, которое принесло бы выгоды «России», предполагало осуждение и уничтожение Советского Союза. Оно предусматривало «суверенную независимость и внутреннюю свободу множества государств и наций, которые оккупировала Красная Армия».

Так он изображал Советский Союз: «оккупированные» государства и нации. Эта концепция, претворенная в политику, вела бы к полному «освобождению» наций, то есть исчезновению СССР.

Надо ли говорить, что вследствие всего этого миссия Джозефа Дэвиса в Лондоне потерпела полную неудачу: идеи, высказанные Черчиллем в ноте Трумэну и в беседе с эмиссаром президента, носили такой характер, что еще более усилили беспокойство, которое внушала Вашингтону его политика. В самом деле, эмиссар президента прибыл в Лондон, чтобы порекомендовать большую умеренность в политике и даже сдержать расходившегося премьер-министра. Эта попытка оказалась тщетной. Черчилль оставался непреклонным. Он, напротив, воспользовался случаем, чтобы выразить свои идеи в более резкой форме, чем когда-либо раньше. Это был человек, точно сорвавшийся с цепи, способный, если его не остановить, поджечь мир.

«Когда Черчилль стал говорить о Советском Союзе», писал Дэвис в своем докладе Трумэну, он «пришел в ярость и резко критиковал его». «Черчилль явно жил в страхе перед тем, что может произойти, если американские войска покинут Европу». Это было бы «ужасно». Они оставят «Европу обессиленной, на милость Красной Армии и коммунизма».

По словам того же Дэвиса, Черчилль придерживался взгляда, что «позиции, которые американские и британские войска занимали в центре Германии, имели стратегическое значение и должны были быть сохранены, уступить их можно было разве что в качестве разменной монеты в переговорах с Советами». В ответ на замечание Дэвиса, что существует конкретное соглашение, предусматривающее отвод армий в свою зону оккупации,

Черчилль сослался на то, что «обстоятельства претерпели большие изменения». «Было бы трагичным, — настаивал он, — разрешить американским армиям, которые зашли далеко на восток за демаркационную линию, отойти обратно» [109] Leahy . Op cit. .

Разговоры с Черчиллем привели Дэвиса к заключению, что Черчилль «больше озабочен… защитой позиций Англии в Европе, чем обеспечением мира». Этот вывод «совпадал с тем, который был сделан американским Объединенным штабом родов войск на основании позиции, которую занимал британский премьер-министр на протяжении всей войны» [110] Тruman . Op. cit. .

В своем докладе Дэвис следующим образом резюмировал впечатления от долгих бесед с Черчиллем.

«Послушав, какие гневные речи он произносил против угрозы советского господства и против распространения коммунизма в Европе, послушав, как он выражает полное недоверие к убеждениям советских руководителей, я спросил себя, не готов ли Черчилль открыто объявить миру, что он, премьер-министр, и британский народ совершили ошибку, не оказав поддержки Гитлеру. Ибо, если я его правильно понял, Черчилль излагает теперь доктрину Гитлера и Геббельса, которую они беспрестанно вновь и вновь публично провозглашали на протяжении четырех прошедших лет, чтобы расколоть единство союзников, разделить их, чтобы властвовать. Они рисовали в точности ту же картину и делали те же выводы, что и он теперь».