Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

22 мая 1945 года Трумэн объявил о предстоящем отъезде двух своих эмиссаров, Гарри Гопкинса и Джозефа Дэвиса, соответственно в Москву и в Лондон. Это был не только, как мы уже видели, его способ подготовки к конференции — он хотел и сам точно знать, что думают Сталин и Черчилль о состоянии отношений Соединенных Штатов с Советским Союзом и Англией.

В Москве Гопкинс нашел довольно благоприятный климат. Вскоре после смерти Рузвельта Сталин заявил Гарриману, послу Соединенных Штатов в Москве, что хотел бы «незамедлительно засвидетельствовать американскому народу свое желание продолжать сотрудничать» (с Соединенными Штатами) [106] Le Memorial de Roosevelt. . Единственным пятном на этой картине была «эволюция ситуации», о которой сигнализировал Гопкинс в своем первом докладе Трумэну после первой беседы со Сталиным. Но в этой эволюции был повинен Черчилль с его позицией по отношению к русским.

Сталин, как явствует из того же доклада Гопкинса, «перешел в наступление», упрекая англо-американцев в «неправильных действиях» и заявляя, что, если они не хотят «обращаться дружественно с Советским Союзом, последний имеет достаточно сил, чтобы одному выйти из всех затруднений» [107] Truman . Memoirs. .

В дальнейшем пять продолжительных бесед Гопкинса со Сталиным с 26 мая по 6 июня протекали уже совсем в иной атмосфере. Эти беседы касались главным образом польского вопроса и Японии, они не выявили расхождения точек зрения.

Польский вопрос разделял прежде всего Англию и Советский Союз. Сталин прекрасно понимал, что интерес Черчилля к Польше является проявлением его непримиримой антисоветской политики. С самой первой беседы с Гопкинсом он не скрывал своих мыслей.

«Если по польскому вопросу не было найдено никакого решения, — сказал Сталин, — то потому только, что Советский Союз хотел иметь дружественную Польшу, Великобритания же пыталась восстановить систему санитарного кордона».

По этому пункту Гопкинс ответил тотчас же, без колебаний, сформулировав позицию Соединенных Штатов: «Ни у американского правительства, ни у народа Соединенных Штатов нет подобного намерения». Сталин ответил на это, что «он говорит только об Англии и что британские консерваторы не желают Польши, дружественной по отношению к Советскому Союзу». В конце концов «польский вопрос» получил оценку Соединенных Штатов в следующей недвусмысленной декларации Гопкинса:

«Соединенные Штаты желали бы видеть дружественную Советскому Союзу Польшу и действительно хотели бы, чтобы вдоль всей границы Советского Союза были бы дружественные страны». Как известно, именно на этой основе строилась советская политика.

Как только Гопкинс приступил к вопросу о Японии, его успокоили на этот счет. В докладе, который он послал Трумэну после этой третьей беседы со Сталиным, он следующим образом резюмировал достигнутые результаты, в целом совершенно удовлетворительные.

«8 августа, — писал он, — Советская Армия будет развернута как надлежит на позициях в Маньчжурии. Сталин не оставил у нас никаких сомнений относительно своего намерения атаковать в августе». Сталин уточнил, что Советский Союз хочет «довести дело до безоговорочной капитуляции со всеми вытекающими отсюда последствиями». Это означает, что, если Япония не уступит, ее следует «уничтожить, как это было с Германией»,

Сталин также затронул в беседе всю совокупность вопросов о положении на Дальнем Востоке, чтобы полностью успокоить американцев. «Он категорически заявил, — продолжал в своем докладе Гопкинс, — что сделает все, что в его силах, чтобы осуществить объединение Китая под властью Чан Кай-ши. Он затем объявил, что Чан Кай-ши должен оставаться у власти после войны, поскольку нет никого другого, кто был бы достаточно силен [чтобы осуществлять эту власть]. Несмотря на то что Сталин сдержанно относится к генералиссимусу Чан Кай-ши, он все же окажет ему поддержку» [108] Truman. Op. cit. .

Эти заявления Сталина должны были вызвать сенсацию в Соединенных Штатах. Единство Китая было целью № 1 политики Соединенных Штатов на Дальнем Востоке, и американское правительство придавало большое значение позиции Москвы в этом вопросе.

Наконец, согласно докладу Гопкинса, Сталин «вновь подтвердил все заявления, сделанные им в Ялте, относительно того, что он выступает за объединение и стабилизацию положения в Китае и полагает, что Китай должен контролировать всю Маньчжурию как часть территории объединенного Китая».

Одним словом, из бесед со Сталиным Гопкинс сделал вывод, что генералиссимус был готов возвратиться к решениям, принятым в Ялте, и осуществлять их на деле.

Трумэн поручил также Гонкинсу передать Сталину предложение о созыве новой конференции «трех» в ближайшем будущем. Этот вопрос был затронут во время первой беседы между ними, 26 мая. Сталин сразу же заявил о своем согласии. На следующий день Сталин телеграфировал Черчиллю, сообщая ему эту новость, он отмечал, что встреча «необходима» и «удобнее всего» было бы организовать ее в окрестностях Берлина, добавив при этом, что так было бы «правильно и политически».

Итак, конференция должна была состояться все же в советской зоне.

29 мая Черчилль ответил, что не имеет возражений. Но рассмотрим этот вопрос подробнее.

С совершенно иной атмосферой пришлось столкнуться второму эмиссару президента Трумэна в Лондоне, совершенно иной характер носили и его беседы с Черчиллем. Джозеф Дэвис не получил даже возможности обсудить с ним основные текущие вопросы или вопросы предстоявшей конференции «трех». Он встретился с человеком, который метал громы и молнии против Сталина, с человеком, готовым пойти на любой риск ради того, чтобы раз и навсегда покончить с русскими.

У Дэвиса было три беседы с Черчиллем в течение 26–29 мая. Первая из них продолжалась пять часов, с 11 часов вечера и до 4 часов утра. Трумэн узнал о деталях этих бесед только из пространного доклада, представленного ему Дэвисом 31 мая, по возвращении в Вашингтон.

Из этого доклада вытекает, что эмиссару Трумэна было главным образом поручено образумить Черчилля.

Дэвис без дальних слов приступил к беседам. Он сразу же коснулся сути дела, заявив, что «серьезное ухудшение отношений Советского Союза с Великобританией, так же как и с Соединенными Штатами, вызывает большую озабоченность [у президента], и [тот] убежден, что не может быть никакой разумной перспективы мира, если не будет сохранено единство трех великих держав».

Таким образом, американцы прямо возлагали на британского премьер-министра ответственность за сложившуюся ситуацию. Они лишали его всякой надежды на то, что Соединенные Штаты примкнут к его политике.