Элетер Дзелепи - Секрет Черчилля

В своем послании Сталину от 15 июня Трумэн старательно избегал связывать как бы то ни было вопрос о Берлине с отводом американских войск. Президент удовлетворился лишь указанием на параллельное осуществление отвода этих сил, ввода в Берлин войск, составляющих гарнизон бывшей столицы, и открытия переговоров относительно свободного доступа в город. Послание Трумэна Сталину гласило:

«Что касается Германии, то я готов дать указания всем американским войскам начать отход в их зону 21 июня по договоренности между соответственными командующими, включая договоренность об одновременном вводе национальных гарнизонов в Большой Берлин и предоставлении вооруженным силам Соединенных Штатов свободного доступа по воздуху, шоссейной и железной дорогам в Берлин из Франкфурта и Бремена».

Только немцы впоследствии, когда было создано западногерманское государство, притязали на то, что свободный доступ в Западный Берлин был гарантирован соглашениями, заключенными с русскими в связи с отводом англо-американских войск из советской оккупационной зоны. Из текста послания Трумэна Сталину вытекает со всей очевидностью, что между двумя этими вопросами нет никакой связи. Трумэн говорил о договоренности по поводу свободного доступа в Берлин, которая существовала еще до соглашения об отводе американских войск. Кроме того, соглашения относительно свободного доступа в Берлин носили чисто военный характер и затрагивали лишь передвижение американских войск в Германии.

В довершение всего в окончательной директиве, с которой генерал Маршалл, начальник Объединенного штаба родов войск, обратился 25 июня к генералу Эйзенхауэру относительно отвода американских сил из советской зоны, подчеркивалось, что данная директива не предусматривает никаких действий «для того, чтобы добиться права свободного прохода к Берлину».

Известно, какой большой интерес представляла для Черчилля его конференция «трех» и почему он так настаивал, чтобы она состоялась возможно быстрее. Он поднимал этот вопрос еще тогда, когда даже не было принято решение о созыве конференции.

В телеграмме, посланной Трумэну 22 мая 1945 года, Черчилль настаивал на «срочной необходимости» встречи со Сталиным «в самое ближайшее время». Объясняя причины своей настойчивости, он писал: речь идет о том, чтобы «сформулировать» «ряд демаршей» англо-американской стороны перед Сталиным.

«Я опасаюсь, — добавлял он, — как бы он [Сталин] не попытался выиграть время, чтобы остаться всемогущим в Европе, когда наши силы растают».

Спустя пять дней в своей ноте от 27 мая Трумэну Черчилль возобновил атаку. (Это было в той же самой ноте, в которой Черчилль провозгласил свою «доктрину» «добра и зла».) Накануне ему стало известно, что Гопкинс предложил Сталину созыв новой конференции «трех». Черчилль снова уточнял, насколько «необходимо», чтобы дата созыва конференции была «возможно более близкой».

В его представлении вопрос о дате созыва конференции приобретал такое же значение, как и сами проблемы, которые должны будут на ней обсуждаться, а также те условия, в которых она соберется. Он не может «согласиться», писал Черчилль все в той же ноте от 27 мая, что было бы «разумно» пренебречь всеми прочими соображениями политического характера, упомянутыми в его ноте, «чтобы удовлетворить империалистические требования советской и коммунистической России». И Черчилль настаивал на следующем:

чтобы конференция состоялась как можно скорее;

чтобы три великие державы были приглашены на нее на равных началах.

По словам Черчилля, Трумэн отнесся к этой ноте благожелательно и с пониманием. Но мы уже знаем, какой прием оказал президент ноте премьер-министра. Он был обманчивым для Черчилля, особенно в вопросе даты созыва конференции.

В действительности все было решено в Москве во время первой беседы между Гопкинсом и Сталиным, 26 мая. Но Черчилль не складывал оружия. 29 мая он телеграфировал Сталину, сообщая о том, что будет «очень рад» встретиться с ним, а также с президентом Трумэном, настаивая вместе с тем, чтобы это имело место «в самом ближайшем будущем». Он даже наметил уже и дату — 15 июня.

Между тем это дело от него уже ускользнуло.

1 июня Трумэн объявил ему, что конференция состоится 15 июля в Берлине.

Для Черчилля все шло плохо. Еще можно было махнуть рукой на место созыва конференции — в советской зоне. Но дата ее созыва была для него гораздо важнее. Черчилль еще не считал себя побежденным. Но все его маневры оказались тщетными.

Тогда же, 1 июня, он направил Сталину новое послание. Черчилль снова заявил, что «будет рад» приехать в Берлин со своей делегацией, но считал, что «15 июля… является очень поздней датой». Обосновывая что, он приводил доводы; хотя они были и не совсем ясные, однако смысл их сводился к следующему: чем скорее соберется конференция, тем сильнее будет позиция англо-американцев.

Эта дата (15 июля), писал Черчилль, является поздней «для срочных вопросов», которые требуют внимания «трех»; последние «нанесут ущерб надеждам и единству всего мира», если позволят «личным и национальным требованиям помешать более ранней встрече». И Черчилль «повторял», что сам он предлагал 15 июня. Но если это невозможно, то «почему не 1 июля, 2 июля или 3 июля?» [115] «Переписка…». Т. I, стр. 368. Черчилль направил копию этой телеграммы Трумэну, разумеется, чтобы в том же духе воздействовать и на президента. Но на сей раз ничего не вышло, все было кончено.

2 июня Трумэн телеграфировал Сталину: «Я уведомил Премьер-Министра Черчилля, что Вы и я согласны встретиться около 15 июля вблизи Берлина» [116] Там же, Т. II, стр. 238. . Со своей стороны Сталин послал 5 июня телеграмму Черчиллю в ответ на его телеграмму от 1 июня. Сталин «еще раз» заявлял, что дата 15 июля была согласована с президентом Трумэном. 6 июня Черчилль прислал Сталину окончательный ответ, подтверждая свое согласие с датой 15 июля, о котором он только что сообщил Трумэну.

Вслед за этим Черчилль стал проявлять заботу о том, чтобы не выступать на конференции в роли «бедного родственника» рядом с «двумя великими», дабы они не вздумали и дальше продолжать его игнорировать, согласуя все между собой. Он специально потребовал от Трумэна, чтобы с Англией обращались на конференции как «с равной». Эту заботу, несколько унизительную для достоинства Великобритании, он доводил до деталей.

В послании, которое Черчилль 9 июня направил Трумэну, он заявлял, что, выразив свое принципиальное согласие на встречу 15 июля, он надеется, что президент потребует, чтобы три делегации — американская, британская и советская — «были бы размещены каждая в совершенно отдельной резиденции и располагали бы собственной охраной», а также чтобы заседания конференции происходили «в четвертом помещении, подготовленном для этой цели». Он не может согласиться, добавлял он, «чтобы мы поехали в Берлин, на который, как это согласовано, мы все трое или, вместе с французами, всe четверо имеем равные права, просто в качестве гостей советского правительства и армии», «как в Ялте». И Черчилль повторял, что они должны «иметь возможность встречаться на основе равенства».