Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Тогда Васька Карзубый высказал свой основной козырь удачи.

— Без нового запаса жратвы от Подкаменной до Ангары не дотопаем, верно. Надо прихватить кусок мяса на своих ногах, чтоб самим не таскать на спине. И пусть мясо топает с нами до крайнего края, понял?

— С коровой идти? — снова ужаснулся Трофим. В отличие от меня он хорошо знал, что в побеге именуется коровой.

— С коровой, — хладнокровно подтвердил Васька. — Подберём солидного фофана, чтобы в тягость не стал, пока с полными сидорами канаем по тайге. А потом, уже на Подкаменной, заделаем, засолим и располовиним — чтобы каждому хватило уже до Ангары и дальше.

…Картина побега стала вырисовываться с определённостью. Разговоры шли в середине зимы, но “заявление зелёному прокурору” Васька решил подавать в марте, когда солнце уже понемногу греет, а в воздухе — морозно и реки и озёра ещё прочно скованы: по льду любую реку перейдём легко, а по шалой весенней воде и ручеек не осилить. В конце апреля — добраться бы до Подкаменной Тунгуски, там наполним опустевшие сидора мясом, что сопровождает их на своих ногах, и айда напролом до Ангары, пока её не расковал май. А после Ангары уже как придётся. Ну да там весна прибыльная, и рыбой, и зверьём богатая, да втихаря кое-чего и у местных можно прихватить. А доберёмся до железки — всё, полная воля, от края на восток, до края на запад — свобода!

Такая перспектива мутила Трофима — стало невтерпёж в зоне, когда вдруг замаячила свобода — до звонка оставалось ещё целых семь лет, срок вдруг показался непролазным. А когда Васька определил в коровы Сеньку Хитрована, Трофим сам заторопил уход. Сеньке, высокому жилистому парню, раза три или четыре судимому за дела по пятьдесят девятой [9] Статья 59 Уголовного кодекса РСФСР — «Бандитизм». , в сроке за последнее “мокрое” предприятие — очистили втроём, завалив сторожа, районное сельпо, двоих убийц расстреляли, ему по молодости выдали пятнадцать лет — звонок на окончание срока в этой жизни практически уже не “светил”».

Однако тут в рассказе Снегова происходит неожиданный поворот. После почти двух месяцев скитаний беглецов по тайге Трофим вдруг узнаёт, что на самом деле «коровой» в побеге назначен… он сам! Оказывается, предприятие задумал и расписал по нотам именно Сенька Хитрован. Тимофей случайно подслушал его разговор с Васькой, из которого выходило, что «кончать» незадачливого побегушника его подельники решили через три дня. И вот тогда Трофим сбежал от своих «друзей»…

Таких гулаговских историй немало. Не всегда речь идёт о заранее намеченной жертве. Порою «коровами» становились случайно встреченные в побеге люди: «В 1949 году на лугу близ Веслянского совхоза задержали беглеца с человеческим мясом в рюкзаке: он убил попавшегося ему на пути бесконвойного художника с пятилетним сроком и обрезал с него мясо, а варить было недосуг» (А. Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»).

Одна из наиболее драматических историй изложена в автобиографической повести Генриха Сечкина «За колючей проволокой». Сечкин — журналист, педагог, музыкант, за свою жизнь был пять раз судим, в общей сложности на 54 года, из которых реально отсидел около 15, часть из них — в сталинских лагерях, где принадлежал к «блатному братству».

Побег Сечкина интересен тем, что его автор откровенно признаёт: он сам во время скитаний… питался мясом погибшего подельника с «говорящей» кличкой Бизон (кстати, побегушников, обречённых на заклание, называли также «бычок», «баран», «кабанчик»). Правда, сам он товарища не убивал. Сечкин рассказывает, как их с Бизоном несколько дней преследовала стая волков, не решаясь напасть. В конце концов, зэки решили вступить с хищниками в схватку и обнажили ножи:

«Бизон перевёл взгляд на мой нож, и в выцветших его глазах появилось подобие мысли.

— Сека, ты ел когда-нибудь человечину?

— Обижаешь, братан. Что, я волчара, что ли?

— Мне мысль пришла. Ведь всё равно хана. Братва столько потрудилась. И всё для того, чтобы этих тварей накормить? Давай кинем монетку. Хоть один, может, дойдёт.

Я всё понял…

— Брось дурить, Юра, — впервые назвал я его по имени. — А что потом на сходняке уркам скажешь? Что зарезал и съел в побегушке товарища? И зачем тогда бегать, если на сходке завалят?

— Ты не понял. Заваливать себя будем сами. А потом… — он не смог договорить фразу. Слишком уж кощунственной она была. — В случае… ну сам понимаешь, у меня в кармане письмо. Ну, бросаю? — он достал из кармана монету. — Твой орёл!

Моментально проснувшийся азарт игрока заставил меня вскрикнуть:

— Давай!

Монетка, вращаясь, взлетела вверх, упав на землю, закрутилась на месте и повалилась навзничь. Под пробившимся сквозь мутное небо лучом солнца засверкал герб Советского Союза.

— Ну вот, — с облегчением сказал Юрка. — Бог правду видит. По моей вине мы остались без жратвы. Мне и расплачиваться.

— Юра, брось. Поиграли, и хватит. Я без тебя всё равно не дойду. Ты же у нас следопыт. Может, ползком доползём до какой-нибудь зоны. Сдадимся мусорам. А в другой раз получше подготовимся.

Не отвечая, он поднялся на четвереньки и, одной рукой обнажив грудь, приставил к ней лезвие ножа.

— Стой! — заорал я изо всей силы так, что от неожиданности вздрогнули даже волки. Перевернувшись на спину, я попытался выхватить у него нож. Но проклятая слабость подвела. Увернувшись от моих рук, Юрка с силой ударился о землю. Раздался характерный хруст костей. Нож вошёл в тело по рукоятку.

Смерть наступила мгновенно.

В отчаянии я перевернул Юрку на спину и закрыл его замершие глаза.

Внезапно, ощутив необычайный прилив сумасшедшей силы, как будто какая-то пружина подбросила меня вверх, я вскочил на ноги и яростно бросился с ножом на волков. Сознание помутилось. Ведь это они виноваты в гибели Юрки! Это они сожрали все наши запасы! Волки, слегка смутившись, отошли подальше…

До утра я не мог сомкнуть глаз… Вчерашняя сила куда-то улетучилась. Зато появились мысли. “А ведь я не смогу даже подняться. Неужели Юрка отдал свою жизнь для того, чтобы я подох рядом с ним?.. Нет, я обязательно должен дойти куда угодно. Хотя бы для того, чтобы рассказать о нём его близким. Но тогда придётся есть Юрку! Нет. Ни за что”».

Дальше у Сечкина начинаются галлюцинации, сознание угасает… Куда в это время делись волки и почему они не сожрали тех, кого так упорно преследовали, остаётся неизвестным. Известно лишь, что часть Бизона они всё-таки отхватили. Сам Сечкин по этому поводу пишет: «Почему волки уступили мне часть своей добычи, останется неразгаданной загадкой на всю жизнь… Тем более непонятно, почему они не съели меня самого».

Впрочем, герой в конце концов преодолевает колебания, пустив в ход оригинальную людоедскую логику: «Что же я, хуже волка? Прочь дурацкую, наивную добродетель! Плевать на все. Люди намного кровожаднее волков. Ради честолюбия они убивают себе подобных. Не хочу больше быть человеком! Хочу быть зверем!»