Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Для «мужика», «бытовика» куплет о тюремной «преемственности поколений» звучал несколько чужеродно. Всё-таки они были за колючкой людьми случайными.

Другое дело — «политики». В период сталинских репрессий неожиданно оказалось, что многие из них — дети старых большевиков — «пошли тропой любимого отца» (как поётся в другой уголовной песне), который мыкался по царским тюрьмам. Насчёт деда, правда, это уже перебор. Так ведь и в уркаганском мире подобные «семейные династии» были редкостью.

К тому же «контрики» умудрились переделать «Централку» на свой лад, создав по её образу и подобию… «Лубянку»:

Лубянская внутренняя тюрьма была создана в 1920 году внутри здания ОГПУ по Большой Лубянской улице № 2 (названия учреждения затем калейдоскопически менялись на НКВД, НКГБ, МГБ и, наконец, КГБ). Здесь содержались политические преступники. Через Лубянку в годы сталинских «чисток» прошли десятки тысяч видных коммунистов и советских работников, генералы, министры, чекисты, деятели науки, культуры и т. д. Видимо, в 30–40-е годы и родилась эта вариация.

В 1960-е тюрьму закрыли приказом председателя КГБ Владимира Семичастного. В январе 2001 года Владимир Ефимович так объяснил своё решение в интервью «Парламентской газете»: «Как-то решил я поинтересоваться, кто и за что сидит во внутренней тюрьме КГБ. Прошёлся по камерам — тюрьма-то ведь во дворе нашего здания. А там всего человек десять подследственных, и не за шпионаж, а за растрату в особо крупных размерах. Для чего им на Лубянке сидеть? Чтобы потом жертвами борьбы с режимом сделаться? Короче, отправили их всех в Лефортово, а тюрьму перестроили — сделали там столовую, кабинеты, складские помещения».

Впрочем, и Таганку «контрики» не обошли вниманием. Юрист Борис Утевский, о котором мы уже упоминали, в мемуарах сообщал об одном из произведений, посвящённых Таганской тюрьме:

«Было в ней что-то особенно мрачное, тяжёлое и давящее даже на тех, кто входил в её ворота не в качестве заключённого, а по делам службы. Когда я побывал в ней в первый раз, мне вспомнилось стихотворение неведомого поэта, заключённого в Таганке во времена царизма:

Увы, Борис Самойлович неправ. Текст этого сонета относится не к царским временам, а к началу 1920-х годов, о чём свидетельствуют некоторые детали. Например, строка о «праздничном концерте». До революции узники Таганки никаких концертов устраивать в этой тюрьме не могли. Это было непредставимо. А вот как раз на начальном этапе развития Республики Советов тюремная система подверглась самым необычным экспериментам и изменениям.

Любопытные воспоминания об этом оставил некий Соломон Оскарович Бройде, написавший мемуары «В советской тюрьме», «Фабрика человеков», «В сумасшедшем доме». Вот что пишет о нём Георгий Андреевский в книге «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху»:

«Если верить Бройде, обвинённому впоследствии в плагиате и использовании чужих литературных трудов, он в 1920 году как меньшевик был арестован и шестнадцать месяцев провел в московских тюрьмах и Институте судебной психиатрии имени профессора В. П. Сербского. Арест, надо сказать, не прошел для него даром, Бройде потянуло в литературу, и он оставил редкие для такого жанра оптимистические воспоминания о пребывании в советской тюрьме тех лет. Его книги о московских местах заключения стали популярными. В свое время их издавали отдельными тиражами, печатали в газетах, журналах…

В книге “Фабрика человеков” (так именуется тюрьма), написанной не Бройде, а, согласно “Словарю псевдонимов”, Игорем Силенкиным, описывается, как автор отбывал наказание в Таганской тюрьме и руководил там самодеятельным театром. Спектакли ставились в тюремном клубе, под который была отдана церковь, расположенная рядом с тюрьмой в Малых Каменщиках. Зрительный зал был рассчитан на триста человек. Помимо двадцати мужчин в нем играли женщины — соучастницы бандитов, хозяйки квартир (“хаз”), проститутки. В тюремном клубе шли спектакли и концерты, поставленные не только силами самодеятельности, но также профессионалами московских театров: Малой оперы, Еврейского, Украинского. Выступали в нем Шаляпин, Москвин и другие прославленные артисты».

Действовал театр и в Бутырской тюрьме, где Бройде тоже успел побывать в качестве арестанта. В Бутырке Бройде даже стал главным режиссером и поставил «Дни нашей жизни» Леонида Андреева. В спектакле также были заняты и мужчины, и женщины. Кроме того, «Соломон Оскарович описывает концерты “на карантине”, которые давали вновь поступившие заключённые, имеющие вокальные способности. Особенно шумным успехом пользовались профессиональные певцы, которых превратности судьбы заносили в тюремные стены. Певцы становились на подоконник карантинной башни, просовывали голову сквозь решётку и пели. Окна камер, выходящих во двор, облепляли заключённые. Они тихо слушали и громко аплодировали, чем радовали артистов, не все из которых были избалованы таким успехом, какой им дарила тюрьма».

Подобная обстановка царила и в других местах лишения свободы (позднее даже в печально знаменитых Соловецких лагерях особого назначения). С учётом вышеизложенного мы теперь можем яснее понять строки о том, что Таганка «обесценилась во дни террора, утратив обаяние позора». То есть во время «красного террора» тюрьму набили множеством представителей интеллигенции и богемы, силами которых затем и давались в основном концерты…