Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Как видите, я не дал окончательного ответа. За комментарием следовал текст «Централки» — так, как он был записан мною:

Так что же появилось раньше — курица или яйцо, «Таганка» или «Централка»? Думается, явный перевес аргументов — на стороне «Централки». Даже если принять во внимание возражение, что значительная часть воспоминаний сидельцев ГУЛАГа и художественных произведений, упоминающих «Централку», написана уже после того, как в 1960-е годы «Таганка» пошла звучать по всей стране, а «Централка» появилась, дескать, задним числом, как переделка… Ничуть не бывало. Сами подумайте: если в ГУЛАГе в песне упоминалась Таганка — почему же узники сталинских лагерей в мемуарах упорно называют именно Централку?! Им ведь куда проще вспоминать Таганку, которая у всех на слуху. Нет же: что ни мемуары, то — Централка. В лучшем случае, как у Анатолия Жигулина в «Чёрных камнях», который, вспоминая лето 1950 года, цитирует два куплета песни вообще без припева, то есть и без Таганки, и без Централки. При этом для него как для арестанта было совершенно очевидно, что песня «старинная» (несомненно, автор повторял традиционное мнение сидельцев). Уж точно дореволюционная. А Таганка, ещё раз напомним, до революции была губернской тюрьмой.

Кстати, любопытный факт. Несколько раз «Таганку» исполнял Владимир Высоцкий. И вот что любопытно: в поздних версиях он заменил в первом куплете строку «Быть может, старая тюрьма центральная» на «Быть может, старая тюрьма Таганская». Кто-то подсказал? Очень возможно, и даже наверняка. Особенно если учесть, что в 1958 году молодой студент Школы-студии МХАТ Владимир Высоцкий знакомится с Андреем Синявским, который преподавал в студии русскую литературу. Синявский был очарован тем, как Высоцкий исполняет блатные песни, не раз приглашал его с другими студентами к себе домой, причём супруга Андрея Донатовича Мария Розанова вспоминала: «После первого их визита я сказала Синявскому, что нельзя, чтобы всё так ушло, — нужно купить магнитофон. Мы купили “Днепр-5” — большой, громоздкий и с зелёным огоньком. И все остальные приходы в наш дом Высоцкого уже записывались на магнитофоне».

Высоцкий часто приходил к Синявскому и после возвращения Андрея Донатовича из лагеря — вплоть до отъезда писателя за границу в 1973 году. Синявский написал позднее свои известные произведения «Голос из хора» и «Отечество. Блатная песня», где упоминаются исключительно куплеты с Централкой — но не с Таганкой. И вот как раз в исполнениях и упоминаниях «Таганки» уже после встреч с освободившимся Синявским Владимир Семёнович заменяет в первом куплете слово-эпитет «центральная» на «таганская»:

То есть, не расставаясь с упоминанием Таганки, Высоцкий устраняет противоречие, согласившись с тем, что Таганская тюрьма не могла быть «старой центральной». Так делает он, например, выступая в Доме культуры «Мир» города Дубны 10 февраля 1979 года, затем — в московском НИИ строительной физики 2 марта. В этих концертах поэт цитирует только начальный куплет. А полностью в таком варианте Владимир Семёнович исполнил песню во время двухнедельной поездки в Рим, когда Марина Влади снималась в фильме «Мнимый больной». Импровизированный концерт состоялся вечером 2 июля 1979 года в ресторане, и там тоже отсутствовало указание на «центральную тюрьму».

Вполне естественно предположение, что именно Синявский после освобождения поправил Высоцкого, и тот подредактировал текст, убрав явное противоречие.

Не лишена оснований версия о том, что Высоцкий в молодые годы сам же и заменил Централку на Таганку — когда поступил в 1964 году в любимовскую труппу Театра на Таганке. Таганка — это звучит гордо…

Однако это вряд ли. Во всяком случае, на портале «Поэтическая речь русских. Народные песни и современный фольклор» я нашёл следующую запись одного из вариантов:

Куплет предваряется комментарием: «Джана знает с 1950». То есть Джане Кутьиной, исполнившей куплет, он известен с 1950 года. Если это действительно так, «Таганка» представляет собой арестантский вариант «Централки», в котором изначально центральная тюрьма была заменена Таганской, а затем, со временем, как говорится, «всё смешалось в доме Облонских»…

Раз уж мы помянули Андрея Донатовича Синявского, именно он в эссе «Отечество. Блатная песня» приводит куплет «Централки» —

с комментарием: «…распавшаяся в истории “связь времён” восстанавливается в песне, можно заметить, несколько однобоко — по одной преимущественно генетической ветви… Преемственность поколений, единство народной жизни наново постигались в тюрьме. И здесь же встретились реки со всех концов России. В итоге, по поводу того или другого конкретного источника, мы не можем сказать со всей определённостью, блатная это мелодия или тюремная вообще, и кто её сложил — “вор”, “мужик” или “политик”».

Однако с этим утверждением я бы не согласился. Например, вор не стал бы петь о семье или жене. По воровскому закону, от родни он должен был отказаться, а жены и вовсе не заводить. Впрочем, тот же закон требовал от блатного порвать и связи с матерью — однако в уркаганских песнях образ матери всё же время от времени появляется. Вообще-то тезис «у вора матери нет» не следует понимать буквально: мол, «законник» должен был напрочь забыть мать. Ничего подобного! Одновременно существовал и другой императив: «Мать для жулика — это святое». Как же их совместить? Очень просто: вор, блатной (до «сучьей войны» это было практически одно и то же) обязан любить и почитать свою мать, но одновременно должен порвать с нею все связи, чтобы «мусора» не могли использовать родственные чувства в своих целях, бить по больному. То же — с семьёй.