Нэнси Сталкер - Япония. История и культура: от самураев до манги

В отличие от вышеозначенных примеров, Маньчжоу-го никогда не была официальной японской колонией; это было марионеточное государство, созданное, чтобы замаскировать японский контроль над северо-восточными китайскими провинциями. Чтобы создать подобие законности, последний цинский император по имени Пу И, низложенный во время китайской революции 1911 года, выступал главой государства, находящегося на исторической родине маньчжуров, основателей династии Цин. Тем не менее маньчжуры представляли в Маньчжоу-го меньшинство, а основной этнической группой были китайцы. Другими заметными этническими меньшинствами были корейцы, японцы, монголы и русские.

Японо-маньчжурский протокол 1932 года подтверждал государственный статус Маньчжоу-го и определял соглашение о взаимозащите, позволяя тем самым японским войскам беспрепятственно находиться на территории Маньчжоу-го. Японские организации вкладывали много денег в добычу богатых природных ресурсов Маньчжоу-го, и вскоре эта территория превратилась в мощный промышленный центр, «спасательный трос», который мог защитить Японию от экономических бедствий. Законодательный совет Маньчжоу-го был в основном церемониальным органом, созданным, чтобы подтверждать решения Квантунской армии. Главнокомандующий этой армии являлся «послом» Японии в Маньчжоу-го и имел право вето на решения Пу И и его министров. Фасад независимости пришлось строить в угоду международному общественному мнению, поскольку в этот период прямые аннексии уже не встречали одобрения. Япония хотела ввести в заблуждение остальные империалистические страны, убедив их, что не собирается захватывать китайские территории, а, наоборот, выполняет пожелания жителей территорий, оккупированных японцами, желавших отделиться от Китая и вернуть императора Пу И.

Пу И — одна из наиболее трагических фигур современной китайской истории. Провозглашенный императором в возрасте трех лет, он был всего через несколько лет смещен Синьхайской революцией. Поначалу, однако, ему позволили продолжить жить в Запретном городе и даже платили жалованье. В 1924 году это решение отменили, и бывшего императора изгнали из дворца. В 1931 году Пу И послал письмо японскому военному министру, выражая желание получить трон Маньчжурского государства. Желание было исполнено, но его действия строго контролировала Квантунская армия. В 1946 году во время Токийского процесса Пу И свидетельствовал против японцев, отрицая любое сотрудничество, заявляя, что письмо было поддельным, а самого его похитили. В автобиографии, написанной позже, он признался, что дал ложные показания, для того чтобы защитить себя. Когда в 1949 году к власти пришла Китайская коммунистическая партия, Пу И на десять лет был отправлен в тюремно-исправительный лагерь. После того как его объявили исправившимся, остаток своей жизни он провел на скромной должности редактора. Фильм 1987 года «Последний император», снятый Бернардо Бертолуччи, рассказывает о трагических и иронических событиях жизни последнего правителя последней китайской династии.

Превращение Маньчжоу-го в японский «спасательный трос» привело к далеко идущим последствиям в японском обществе, предоставляя в разгар депрессии новые экономические и карьерные возможности. Сотни марксистов и либеральных интеллектуалов, которых не любили на родине, заняли посты в государственных и коммерческих организациях, что позволяло им воплощать прогрессивную социальную повестку в Маньчжоу-го. Больше всего эмигрантов происходило из бедного класса крестьян-арендаторов. В официальной колонизаторской программе планировалось переселение пяти миллионов разорившихся крестьян. Эта цель никогда не была достигнута, однако эмигрировали более 300 000 крестьян, в основном из сильно пострадавших от кризиса северо-восточных провинций. Южно-Маньчжурская железнодорожная компания под названием «Мантэцу», получастная организация, участвовавшая во многих аспектах экономического развития Японии, а также в контроле над Маньчжурией, выпустила брошюру, прославлявшую героизм переселенцев перед лицом бандитов и прочих трудностей, проявляемый ради расширения священной Японской империи. Там победно заявлялось: «Мы — апостолы, сошедшие в Маньчжурию из святой земли Японии. Как в древние времена дети неба спускались на родину богов, так и мы построим новый дом богов в уголке Северной Маньчжурии» [104] Louise Young, «Colonizing Manchuria: The Making of an Imperial Myth», in Mirror of Modernity: Invented Traditions of Modern Japan, ed. Stephen Vlastos (Berkeley: University of California, 1998), 102. . Подобные высказывания подтверждают, что, несмотря на официальную пропагандистскую риторику о расовом равенстве и одинаковых возможностях для всех азиатов, многие японцы тем не менее полагали, что иерархия цивилизаций все равно существует. Превосходство японцев над другими азиатскими народами тем самым оправдывало их агрессивную экспансию.

Японские журналисты, писатели и чиновники подражали западным авторам и официальным лицам, представляя себе колонии, которыми они управляли, населенными дикарями. В их рассказах особый акцент делался на экзотические места и похотливость местных женщин. Подобно писателю Роберту Льюису Стивенсону и художнику Полю Гогену, путешественники в Страны Южных морей наслаждались романтическим бегством от современной цивилизации в примитивный тропический рай. В массовой культуре доминировали экзотизированные представления о Нанъё и Тайване: несмотря на то что коренное население составляло там около 2 %, именно их в первую очередь показывали в литературе и средствах массовой информации. Образ «дикаря» предоставлял писателям и художникам романтизированное альтер эго, взгляд в собственную исконную самость. Колониальное варварство показывали в различных формах: от пугающих каннибалов Тайваня до счастливых, по-детски наивных жителей Нанъё. В то время как колониальная политика и пропаганда заявляли о расовом сходстве японцев и колонизированных народов, изображение «дикарей» позволяло им воображать, что Япония занимает иное временнóе пространство, не то что ее отсталые родственники, чей архаический образ жизни был частью далекого прошлого Японии. Поэтому некоторые писатели заявляли, что тайваньские «охотники за головами» — это благородные дикари, храбрые и искусные в войне, чем напоминают японских самураев в давние времена.