Нэнси Сталкер - Япония. История и культура: от самураев до манги

Японские писатели на Тайване для японской аудитории зачастую транслировали романтизированный взгляд на колонию и ее коренных жителей и/или подчеркивали примитивизм, жестокость и предрассудки аборигенов горных племен. Сказка Сато Харуо «Дьявольская птица» (1923) основана на местной легенде о белой птице с красными когтями, которую наследные шаманы научили убивать. В реальности тех, кого считали хозяевами таких птиц, часто преследовали и убивали. Сато записал историю, которую услышал об одной семье, подвергавшейся притеснениям. В своих жестоких «миротворческих» кампаниях японские военные собирали всех взрослых мужчин деревни в одну хижину и поджигали ее. Когда армия подходила к одной из деревень, ее жители обвинили в своей горькой судьбе семью, которую подозревали в шаманизме. Жители заперли ее в хижине и подожгли, однако дочери-подростку и сыну удалось спастись, и они жили в лесу. Когда девочка умерла, появилась радуга — говорят, чтобы дать ей мост на небо, к ее предкам, хозяевам птиц. Рассказ Накамуры Тихэя (1939) под названием «Варварская деревня, затерянная в тумане» художественно описывает инцидент в Муше 1930 года, рассматривая восстание как последнее проявление «чистых, бесхитростных людей». Для описания мотивации участников бунта Накамура использует распространенные художественные средства: «Этими варварами двигала их ускользающая дикость. Они вышли на последний бой, пусть безнадежный, против цивилизации, против образа жизни, который им не подходил» [105] Faye Yuan Kleeman, Under an Imperial Sun: Japanese Colonial Literature of Taiwan and the South (Honolulu: University of Hawaii Press, 2003), 30. .

После нескольких десятилетий колониальной образовательной политики новым классом интеллигентов становились коренные тайваньские писатели, получившие японское образование, однако сохранявшие культурные связи с Китаем. Они писали произведения, основанные на их смешанной идентичности, публикуя свои работы наряду с японскими писателями в местных журналах, например в «Бунгэй Тайвань» («Литературный Тайвань»). На местной литературной сцене были заметны две различные тенденции. Одна группа писателей, особенно активная в 1920–1930-е годы, не забывала о своих китайских корнях и критически относилась к колониальной политике, хотя жесткая цензура не позволяла критиковать метрополию напрямую. Вторая группа, сложившаяся в 1940-е годы, ратовала за ассимиляцию и за то, чтобы стать настоящими японскими подданными.

Из первой группы примечательны работы писателя Ян Куй, в которых описывалось социальное и экономическое неравенство в колониях и выражались антиимпериалистические взгляды. Его рассказ «Буйвол» написан о программе колониального правительства по конфискации домашних волов у тайваньских крестьян, чтобы отправить их в Нанъё для работы на плантациях. Рассказчик — студент, вернувшийся в родную деревню на лето, который заводит дружбу с девушкой. Раньше она ухаживала за скотиной своей семьи, теперь же животных у них отобрали. Из-за потери средств к существованию отец этой девушки планирует продать ее многоженцу — отцу рассказчика. Рассказ Лу Хэруо «Воловья повозка» (1935) описывает сходную ситуацию, как погонщика волов вытеснили с рынка японские машины и грузовики. Чтобы скопить денег, купить клочок земли и прокормиться, его жене приходится заняться проституцией. Рассказ заканчивается тем, что погонщика штрафуют за езду на старой повозке по новым дорогам. В подобных историях герой — местный житель оказывается в ловушке, во-первых, жестокой колониальной экономической политики, а во-вторых, китайского патриархального социального уклада. Тайваньские элиты, получившие японское образование, наблюдая эти условия, чувствовали фрустрацию и из-за колониального неравенства, и из-за негибкости традиционных норм.

В начале 1940-х годов некоторые тайваньские писатели задумались над вопросом, как стать хорошими подданными империи. Писатели, чье образование было всецело японским и многие из которых сами жили в Японии, верили в благосклонность своих колониальных хозяев и искали их одобрения, что в постколониальную эпоху обернется для них клеймом коллаборационистов. Отмеченный профессиональным сообществом рассказ Чжоу Цзиньпо под названием «Солдат-доброволец» дает наглядное представление о литературном направлении «имперских подданных». Чжоу в детстве жил в Японии, но после Великого землетрясения Канто 1923 года вернулся в колонию. Главный герой рассказа возвращается на Тайвань из Японии, где он учился, и поражается культурной отсталости, которую обнаруживает дома. Со своим другом детства он спорит о наиболее эффективных способах японизации Тайваня. Рассказчик полагает, что лучше всего поднять уровень местной культуры, тогда как его друг считает, что нужно вступить в Бригаду юных патриотов и достичь духовного единения с японскими божествами, молясь в синтоистских святилищах. Вскоре после их разговора друг поступает добровольцем в японскую армию, что вызывает глубокое уважение рассказчика. В этой истории отражена система военного призыва на Тайване, первоначально полностью добровольная, однако со временем становившаяся все более обязательной. В военное время тех, кто вовремя не записался добровольцем, выгоняли из школ и принуждали работать на военных заводах.

Как и тайваньцы, многие корейские авторы колониального периода испытывали смешанные чувства по поводу своей так называемой культурной гибридности. Многие получили высшее образование в элитных японских вузах, где находились в атмосфере как западных литературных теорий, так и японской модернистской словесности. Им удалось выработать уникальный корейский литературный голос, выражавший их собственные тревоги как людей, этнически и расово отделенных от японцев, а значит, подвергавшихся дискриминации, однако при этом интеллектуально равных своим хозяевам. Грустная эпопея писателя Ли Гвансу (1892–1950) показывает сложность и нестабильность идентичности колониального интеллигента. Ли был лидером движения 1919 года, учился в престижном Университете Васэда в Токио, и казалось, что его судьба — стать национальным лидером. Но в 1920-х годах он внезапно вернулся из Японии и вышел из движения за независимость. После ареста за националистическую деятельность в 1937 году Ли стал активно поддерживать японское правление, одним из первых поменяв свое корейское имя на японское, призывая корейцев вступать в Императорскую японскую армию и восхваляя самопожертвование японских пилотов-камикадзе. После того как Корея получила независимость, его подвергли остракизму как коллаборациониста. Во время Корейской войны (1950–1953), когда северокорейцы на некоторое время заняли Сеул, они устроили облаву на коллаборационистов, включая Ли, и выслали их на север в тюрьму. Гвансу умер в тюрьме в Пхеньяне в 1950 году.