Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

1.6. Отношение к пленным большинства россиян (особенно сельских жителей) формировалось на основе хотя и суеверного по своей сути, но вполне естественного стремления «подкупить добрым делом судьбу». Проще говоря — проявить участливое внимание к пленнику в расчете на последующее воздаяние. Названное явление, тесно связанное с институтом всеобщей воинской обязанности, а точнее — с наличием родных и близких в рядах действующей армии, широко проявило себя уже в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. «Нужно сказать, что отношение к пленным (туркам — В.П.) работавших вместе с ними местных наших селян — украинских дивчат и мужчин, — были вполне дружелюбными, — вспоминал З. Г. Френкель, живший в 1878 г. в г. Козелец Черниговской губернии. — Пленных жалели, часто высказывая при этом, что и нашим, находящимся в плену, на чужбине будет легче, если их пожалеют» [430] Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 1000. 1963. № 55. Л. 42. . Через 38 лет старший лейтенант Мехмет Ёльчен услышал то же самое в первом же селении Московской губ., через которое ему пришлось проезжать в группе пленных турецких офицеров: «Вдали показалась деревня. Когда наши повозки медленно приближались к ней по пыльной дороге, мы заметили, что толпа людей <���…> поджидает нас. Мы предположили, что они собрались побить нас камнями, как это делали греки во время Балканской войны или забросать тухлыми яйцами и помидорами. Когда деревня стала совсем близко, толпа двинулась нам навстречу. Мы припали к днищам повозок. Мужчины, женщины и дети обступили телеги и стали совать нам хлеб и çörek . Повозки наполнились едой. "Не давайте нам больше ничего. Этого достаточно", — сказали мы. Но они отвечали: "Нет, у вас долгий путь. Позвольте уж дать вам то, что мы имеем, и тогда Бог сделает так, чтобы ваши матери и отцы дали то же самое нашим пленным сыновьям" [431] Ölçen M. Op. cit. — P. 62. .

В совокупности, все перечисленное не могло не принести свои плоды, о чем свидетельствуют мемуары самих пленных. Тот же Мехмет Ёльчен, проделавший путь от Москвы до г. Варнавина Костромской губернии гужевым транспортом и благодаря этому сумевший достаточно детально познакомиться с жизнью русской глубинки, называет крестьян не иначе как «великодушными», «гостеприимными», «щедрыми», «сердечными» и подчеркивает, что «люди были очень дружелюбны в каждой деревне, в которой мы останавливались». Особенно трогательно в описании Мехмета Ёльчена выглядит сцена того, как пожилая крестьянка, в доме которой провели ночь трое турецких офицеров, наутро, прощаясь, сказала им: "Извините, моих дочерей не было дома, а я сама не смогла толком вас угостить" [432] Ölçen M. Op. cit. — P. 62–64. . Многие мемуаристы хотя и не акцентируют внимание на межличностных отношениях именно в диаде «русские-турки», но ясно дают понять, что опыт общения с россиянами оставил у них, в целом, позитивные впечатления. Например, Ийбар Тахсин особо подчеркивает такие качества русского народа, как «смиренность, невозмутимость и терпение» [433] Tahsin I. Op. cit. — S. 28. . Интересны наблюдения Ахмета Гёзе, которому в 1917 г. пришлось проехать в поезде, «состоящем из грязных убогих вагонов, набитых дезертирами <���…>. Хотя вокруг голод и нищета, можно встретить и мужиков, сохранивших чувство человечности. Запасы дезертиров неуклонно сокращаются, и время от времени мужики делятся с теми продуктами, предлагая дезертирам разделить с ними две-три вареные картофелины» [434] Göze A. Rusya’da Üç Esaret Yılı: Bir Türk Subayının Hatıraları. — İstanbul: Boğaziçi Yayınları, 1991. — S. 93–94. .

Достаточно глубокую и обобщенную характеристику россиянам приводит в своих воспоминаниях Мехмед Асаф. «Россия — наш исторический враг», — констатирует этот офицер, но тут же оговаривается, что к русским людям, «с точки зрения их национального образа жизни и моральных качеств, стоит присмотреться. Кем бы вы ни были, столкнувшись с вами, они проявят сочувствие и сочтут своим долгом вам помочь. За два с половиной года жизни в городе (в г. Ветлуге Костромской губ. — В.П.) мы не были свидетелями ни одного случая убийства или сколько-нибудь крупной кражи. Злонамеренные ложь, мошенничество и обман здесь редкость. Совершенно очевидно, что никакие уголовно-правовые санкции, сами по себе, не могли обеспечить такого количества добродетелей в их образе жизни. Истоки здесь следует искать в национальной морали и национальном характере <���…> Русские мягкие и скромные люди и названными добродетелями обладают большинство представителей как интеллектуалов, так и невежественных слоев» [435] Asaf M. Op. cit. — S. 138–139. .

Хайри Гёкчай хотя и не дошел до столь глубоких обобщений, но, судя по его воспоминаниям, добродетелями «невежественных слоев» указанный мемуарист пользовался при каждом удобном случае. Это видно из описания того, как он воровал «çorni» хлеб в крестьянской избе или, экономя на покупке табака, «предпочитал угощаться mahorga у бедных и старых русских выпивох. Обычно я останавливал такого человека и учтиво говорил ему: "Что, если я освобожу вам руки на несколько минут, а вы угостите меня за это mahorga?" Мне передавали какую-нибудь рухлядь. Как правило, я обращался к mujik постарше, многие из которых были бедняками» [436] Gökçay H. Bir Türk’ün Hâtırat ve İntikamı: Rus Zülmünden Canlı Hâtıralar. — İstanbul: Sıralar Matbaası, 1958. — S. 122, 137. .

Изложенное выше подтверждается и отечественной мемуарной литературой. Так, Н. М. Любимов, проживавший в 1917 г. в г. Перемышль Калужской губернии, позднее вспоминал: «По улицам ходили странно одетые мужчины с серповидными носами. Мне объяснили, что это пленные турки и что они у нас в своих подбитых ветром шинелишках очень мерзнут. Я слышал разговоры матери с няней, что туркам непременно надо дать работу: попросить их наколоть дров, заплатить им и хорошенько накормить. Смуглые, серпоносые люди улыбались: "Карош урус!" [437] Любимов Н.М. Неувядаемый цвет: Книга воспоминаний. В 3 т. Т. 1. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 164. .

Вместе с тем, отношение русских и православных к туркам детерминировалось и рядом факторов, имевших для пленных преимущественно негативные последствия, а именно:

2.1. У части россиян вызывал отторжение один только внешний вид турок. Замеры уровня толерантности российских крестьян и мещан, проводимые на исходе XIX столетия (пусть даже и в формах, самых примитивных с точки зрения современной социологии), свидетельствуют о том, что респонденты хотя и не считали Турцию врагом России (что, кстати, само по себе не может не вызывать удивления), но о самих турках отзывались «по большей части нелестно»: «турки некрасивы и грязны, и вид их ненавистный, суровый и притом же немилостивый, настоящие кровожаты», «турки народ некрещеный и они очень злы и напрасливы» и т. п. [438] Цитир. по: Оболенский С.В. Народное чтение и народный читатель в России конца XIX в. // Одиссей: Человек в истории. 1997. М.: Наука, 1998. — С. 222. .