Виталий Познахирев - Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг.

К сказанному можно добавить, что религиозная литература на турецком языке (включая Коран) имелась в России в каждой лагерной библиотеке.

Имущественные права пленников регулировались ст. 5 Положения о военнопленных, согласно которой вся их собственность, «за исключением оружия, лошадей и военных бумаг», признавалась неприкосновенною. Правда, о собственности подавляющего большинства аскеров (да и офицеров) можно рассуждать лишь с известной долей условности. В этой связи мы полагаем, что наиболее объективную оценку ей дал 27 ноября 1918 г. глава Ряжского уездпленбежа (Рязанская губ.), который в ответ на требование Центропленбежа сообщить о том, как он поступает с имуществом умерших пленников, с полной откровенностью написал: «Никакого имущества после смерти военнопленных вражеских стран оставлено не было и впредь не предвидится, так как все они босы и голы» [404] ГАРО. Ф. Р-547. Оп. 2. Д. 19. Л. 1, 6. . Впрочем, отдельные лица и в плену ухитрялись «сколотить» себе «состояние». К примеру, 15 октября 1916 г. у турецких военнопленных Ибрагима Хасана и Мемета Измаила, находившихся на работах в Талицком лесничестве Пермского управления земледелия и госимуществ, было обнаружено и изъято в общей сложности 77 золотых и 120 серебряных монет в валюте России, Турции, Австро-Венгрии, Германии и Франции [405] РГИА. Ф. 396. Оп. 7. Д. 558. Л. 1–3. . Однако данный случай является, конечно же, исключительным.

Что касается имущества гражданских пленных, то Совмин в разное время принял на сей счет ряд постановлений, суть которых может быть сведена к следующему: «общая конфискация имущества неприятельских подданных не допускается»; как исключение она возможна лишь «в отдельных случаях по отношению к такому имуществу указанных лиц, которое может служить непосредственно целям государственной обороны; принудительное отчуждение прочих видов имущества неприятельских подданных может быть осуществлено не иначе как на началах платной реквизиции» [406] Там же. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 82. Л. 102. .

Во исполнение такого подхода Министр внутренних дел уже 22 октября 1914 г. телеграфировал губернаторам и градоначальникам: «вследствие объявления войны Турции, Военным министром сделано распоряжение [о] безотлагательном наложении ареста [на] следующие перевозочные средства, принадлежащие турецким подданным, проживающим [в] пределах Российской империи: 1) на все виды самодвижущихся экипажей, мотоциклы, велосипеды, равно все запасные части принадлежности к ним; 2) на все виды повозок, экипажей, арб, упряжи; 3) на всех лошадей, волов, буйволов, верблюдов, осликов» [407] РГВИА. Ф. 970. Оп. 3. Д. 1872. Л. 70. . Приведенная мера, возможно, и не заслуживала бы упоминания, тем более, что тремя месяцами ранее точно такие же арест и последующую конфискацию пережили австрийцы, венгры и германцы. Однако поскольку турки, как уже неоднократно упоминалось выше, считались беднейшими из всех проживавших в России иностранцев, надо полагать, что конфискация хомутов, уздечек и осликов нанесла их благосостоянию куда более ощутимый урон, нежели благосостоянию их союзников. В то же время, в отличие от последних, оттоманы, в массе своей, остались равнодушны к тем правоограничениям экономического характера, которые Россия наложила на подданных Центральных держав, а именно: к запрету на поступление в члены обществ взаимного кредита, в которые турки и до войны-то особенно не стремились; к отлучению от винокурения и пивоварения, которыми они и в прежние времена не занимались; к наложению ареста на их банковские счета, которых они никогда не открывали и т. п.

Несколько удачнее складывалась и предпринимательская деятельность турок. Связано это было с тем, что, в отличие от подданных Австро-Венгрии и Германии, они практически не имели в России ни среднего, ни, тем более, крупного бизнеса, ставших с началом войны первостепенными объектами разного рода ограничительных мер и даже прямых реквизиций. Правда, в январе 1915 г. Совмин постановил закрыть все без исключения торговые предприятия, принадлежащие подданным «неприятельских государств» и даже запретить названным лицам заниматься личной промысловой деятельностью. Однако уже через месяц Правительство спохватилось, что мера эта не только ударит по экономике, но и оставит подданных враждебных держав без средств к существованию… со всеми вытекающими отсюда последствиями. В этой связи было принято решение не распространять данное постановление «на тех германских, австрийских и венгерских подданных славянского, французского и итальянского происхождения, а также турецких подданных христианских вероисповеданий, которые оставлены в местах постоянного их жительства в Империи с разрешения подлежащих военных и гражданских властей и которым властями этими не будет воспрещено продолжать их торговлю или личную промысловую деятельность» [408] РГИА. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 84. Л. 4–6. .

Нельзя не признать, что данное решение претворялось в жизнь довольно последовательно и предприятия многих турецких подданных-христиан успешно функционировали в России на протяжении всей войны, как, например, булочная К. С. Титасянца в Курске, пекарня С. А. Адамьянца в Старом Осколе или «Восточная кофейная мастерская» О. А. Шишманянца в Хабаровске [409] РГВИА. Ф. 1558. Оп. 9 Д. 9. Л. 241; ГАКО. Ф. Р-322. Оп. 1. Д. 35. Л. 4–5. . Более того, на местах власти нередко распространяли данное разрешение и на турецких предпринимателей-мусульман, в т. ч. и интернированных во внутренние регионы страны. Так, в слободе Великомихайловке Новооскольского уезда Курской губернии с 1913 г. по 1917 г. действовала булочная-кондитерская, которой владел Мустафа Корк оглы Идрис [410] ГАКО. Ф. Р-322. Оп. 1. Д. 35. Л. 63–67. . Интернированный осенью 1914 г. из Житомира в Рязань Махмед Эмин Чербаджи оглы сумел достаточно быстро открыть на главной улице губернского города (ул. Соборной) кафе «Ливадия», которое у него конфисковала в 1918 г. уже советская власть. (Вместе с тем, в том же 1918 г. Рязанский горисполком, руководствуясь какой-то собственной логикой, выдал двум другим турецким подданным разрешения на открытие в Рязани «торговых заведений» [411] ГАРО. Ф. Р-547. Оп. 2. Д. 46. Л. 17, 71. ).

Однако в большинстве случаев создать и сохранить «свое дело» турку-мусульманину было, конечно же, сложнее, чем христианину. Так, в январе 1915 г. Тамбовский губернатор оставил без удовлетворения просьбу военнообязанного Абдурахмана Фетусляма оглы организовать разносную продажу в Борисоглебске издаваемой в Бахчисарае на татарском языке газеты «Терджиман», хотя издание это проходило цензуру и вообще заимствовало материалы в основном из газет «Русское слово» и «Новое время» [412] ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 8788. Л. 1–3. . Правда, другому военнообязанному — Али Ахмету Июб оглы, удалось открыть кафе в самом Тамбове. Однако уже в мае 1915 г. это заведение было ликвидировано на основании того, что в его стенах нередко «происходят большие сборища, звучит площадная брань, бывает много проституток, поют песни, играют на гармонии и вообще публика ведет себя шумно» [413] Там же. Ф. 4. Оп. 1. Д. 9183. Л. 3. . (Нам остается лишь предположить, что прочие предприятия общественного питания г. Тамбова проститутками в то время не посещались и площадная брань в них не звучала).