Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Такие отношения в классической Греции ведут скорей к внебрачным связям, нежели к супружеству. Греки считали романтическую любовь видом «одержимости» или безумия, и высмеяли бы каждого, кто предложил бы ее в качестве надлежащего руководства при выборе супруга [1093]. Обычно брак устраивается родителями, как в вечно классической Франции, или профессиональными свахами [1094], причем во внимание принимается не любовь, но приданое. Отцу полагается снабдить дочь свадебной долей денег, одежд, драгоценностей и, по возможности, рабов [1095]. Все это остается собственностью жены и возвращается к ней в случае расставания с мужем — данное соображение отбивает у мужей охоту к разводу. Без приданого у девушки мало шансов на замужество; поэтому, если отец не может его предоставить, обеспечить девушку приданым стараются родственники. Брак посредством купли, столь частый в гомеровскую эпоху, превратился таким путем в собственную противоположность: в действительности, как жалуется Еврипидова Медея [1096], женщина вынуждена покупать себе господина. Таким образом, грек женится не по любви и не потому, что ему нравится супружеская жизнь (ибо он без конца разглагольствует о ее бедах), но чтобы обеспечить продолжение рода и государства при помощи жены, снабженной надлежащим приданым, и детей, которые предотвратят злую участь души, оставленной без попечения. Но даже учитывая эти побуждения, он избегает брака сколь возможно долго. Буква закона запрещает ему оставаться холостяком, но в Перикловы дни этот закон не всегда имеет действенную силу, а позднее число холостяков вырастет настолько, что этот фактор станет одной из основных афинских проблем [1097]. Еще бы, ведь в Греции столько способов поразвлечься! Мужчины, поддавшиеся на убеждения, женятся поздно, обычно лет в тридцать, и при этом настаивают, чтобы невесты были не многим старше пятнадцати лет [1098]. «Негоже сочетать юношу с юной женой, — говорит один из персонажей Еврипида. — Ибо мужская сила не терпит убыли, тогда как цвет красоты быстро покидает женское тело» [1099].

После того как выбор сделан и оговорено приданое, в доме отца девушки совершается торжественная помолвка; на ней должны присутствовать свидетели, но присутствие самой невесты не обязательно. Согласно афинскому праву, без такой помолвки не действителен ни один брачный союз; она рассматривается как первый акт в сложном свадебном обряде. Второй акт, наступающий через несколько дней, — это пир в доме девушки. Перед приходом на пир невеста и жених омываются в своих домах, совершая церемониальное очищение. На пиру мужчины обеих семей сидят по одну сторону комнаты, а женщины по другую; на стол подают свадебный пирог, и выпивается много вина. Затем жених провожает свою закрытую покрывалом, одетую в белое невесту — чьего лица он, может статься, еще и не видел — к повозке и доставляет ее в дом своего отца; новобрачных окружают друзья жениха и флейтистки, которые освещают факелами дорогу и распевают гименей. По прибытии он переносит девушку через порог как бы в знак пленения. Родители юноши приветствуют девушку и с помощью религиозного обряда принимают ее в круг своей семьи и семейного культа; священнослужители в этом ритуале не участвуют. Потом с эпиталамием, или песней свадебного покоя, на устах гости провожают молодоженов в их комнату и галдят под дверью до тех пор, пока жених не объявит, что брак совершился.

Наряду с женой мужчина вправе держать наложницу. «Мы держим куртизанок ради наслаждения, — говорит Демосфен, — наложниц ради повседневных потребностей нашего тела, а жен, чтобы они рождали нам законных детей и были верными стражами нашего дома» [1100]: в этой поразительной фразе изложен греческий взгляд на женщину, свойственный классической эпохе. Законы Драконта позволяют иметь наложниц; после Сицилийского похода 415 года, когда список граждан был основательно прорежен войной и многие девушки не могли найти себе мужей, закон недвусмысленно разрешил двоеженство; среди тех, кто исполнил этот патриотических долг, были Сократ и Еврипид [1101]. Жена обычно принимает конкубинат с восточным спокойствием, зная, что «вторая жена», когда ее очарование поблекнет, станет попросту домашней рабыней и что только дети от первой жены считаются законными. Прелюбодеяние влечет за собой развод только в том случае, если в нем повинна жена; в таких случаях мужа называют «рогоносцем» ( keroesses ), и обычай требует прогнать жену из дома [1102]. Прелюбодеяние, в котором повинна женщина или мужчина, вступивший в связь с замужней женщиной, по закону карается смертью; впрочем греки слишком похотливы, чтобы проводить это постановление в жизнь. Оскорбленный муж обычно разбирается с прелюбодеем, как хочет и может, иногда убивая его in flagrante delicto , иногда посылая раба с поручением поколотить греховодника, иногда довольствуясь денежной компенсацией [1103].

Процедура развода для мужчины проста; он может отпустить жену от себя в любое время, без объявления причины. Бесплодие воспринимается как достаточный повод для развода с женой, так как цель брака — обзаведение детьми. Если бесплоден муж, закон позволяет, а общественное мнение рекомендует воспользоваться помощью родственника; ребенок, родившийся от такой связи, считается сыном мужа и обязан заботиться о его отлетевшей душе. Жена не вправе оставить мужа по собственному соизволению, но может просить развод у архонтов по причине жестокости или буйства супруга [1104]. Допускается также развод по взаимному согласию, выражаемому обыкновенно в виде официального заявления перед лицом архонта. При разводе дети остаются с мужчиной даже в том случае, если он повинен в прелюбодеянии [1105]. В общем, что касается половых отношений, афинские обычаи и законы ориентированы исключительно на мужские нужды и в сравнении с обществами Египта, Крита и гомеровской Греции представляют собой шаг назад, решительную уступку Востоку.

Как и многое другое, в этой цивилизации поражает то, что она достигла своего великолепия без женского содействия и влияния. Без женщины не было бы ни блеска Героического века, ни лирического сияния века диктаторов; затем в одно прекрасное утро замужняя женщина исчезает из истории Греции, как бы опровергая предполагаемое соответствие между уровнем цивилизованности и положением женщины. У Геродота женщина присутствует всюду; у Фукидида ее нет нигде. От Семонида Аморгосского до Лукиана греческая литература заунывно твердит о недостатках женщин, а на ее закате даже благодушный Плутарх будет вторить Фукидиду [1106]: «Ни имя порядочной женщины, ни она сама не должны обсуждаться за пределами дома» [1107].

Дорийские женщины не знают подобной изоляции; по-видимому, в Аттику этот обычай проник из Ионии, а в Ионию с Ближнего Востока; он составляет часть азиатской традиции. Возможно, этим переменам способствовали прекращение наследования по материнской линии, возвышение средних классов и воцарение коммерческого отношения к жизни: мужчины начинают судить о женщинах с практической точки зрения и находят, что они особенно полезны в доме. Восточная сущность греческого брака тесно связана с этим аттическим затворничеством; невеста вырывается из круга родных, словно челядь, переходит жить в другой дом и начинает поклоняться иным богам. Она не вправе заключать договоры или брать в долг сколько-нибудь значительную сумму; она не может подавать судебный иск, а Солон постановляет, что все, совершенное под влиянием женщины, не имеет в суде никакой юридической силы [1108]. После смерти мужа жена не наследует его имущества. Юридическое порабощение усугубляется еще и физиологической ошибкой: как первобытное незнание мужской роли в репродуктивном акте способствовало возвеличиванию женщины, так популярная в классической Греции теория, по которой производительная сила принадлежит только мужчине, тогда как женщина всего лишь вынашивает и выкармливает ребенка, чрезмерно возвеличивает мужское начало [1109]. На зависимости женщины не может не· сказаться и разница в годах с мужем; он вдвое старше своей невесты и, в известной степени, может формировать ее разум сообразно своей мужской философии. Вне всяких сомнений, мужчине слишком хорошо известно своеволие, присущее сильному полу в Афинах, чтобы он отважился выпустить на свободу жену или дочь; он предпочитает быть свободным за счет их изоляции.