Эккехард Клюг - Княжество Тверское (1247–1485 гг.)

«быти у Москвы часа того съ всею ратью тверскою, и съ пушками, и съ тюфяки, и съ самострелы и съ всеми съсуды градобииными…» [1114]

Предшествовавшие вмешательства москвичей в сферу тверских интересов и соображения самосохранения говорили за то, чтобы выполнить приказ Едигея. Однако великий князь тверской решил иначе:

«Князь же Иванъ не хотя сего сътворити, ни изменити крестного целованиа и давнаго мира и любви съ великымъ княземъ, но сице умысли: съ Твери поиде безъ рати, не еъ мнозе дружине, и не доехавъ Москвы възвратися пакы съ Клина на Тверь. И таковымъ коварствомъ перемудрова: ни Едегея разгнева, ни князю великому погруби, обоимъ обоего избежа. Се же створи уменски паче же истински» [1115].

Однако сообщение Троицкой летописи о том, что Иван Михайлович равно смог избежать дурных для себя последствий с обеих сторон, не соответствует действительности. В Рогожском летописце мы читаем, что татары

«взяша волосгь Клиньскую и множьство людии посекоша, а иныхъ въ пленъ поведоша» [1116].

Как мы узнаем далее из летописных сообщений, Едигей намеревался зимовать под Москвой. Только в результате начала междоусобиц в Орде и призыва о помощи от хана, которого он поддерживал, после двадцати двух дневной осады Москвы он вынужден был отступить [1117].

Клин был южным пограничным укреплением великого княжества Тверского на дороге в Москву [1118]. Поэтому возникает подозрение, что татарское нападение на Клин должно было стать прелюдией большого похода на Тверь. Получается, что Едигей разгадал уловки тверского великого князя.

Во всяком случае, Иван Михайлович пошел на значительный риск, как личный, так и касающийся его земли, когда он не выполнил приказ Едигея. В связи с московским походом последнего не может быть и речи о «неопределенной позиции» Твери [1119].

Что побудило Ивана Михайловича действовать подобным образом? Разве у него не было достаточных оснований для враждебного отношения к Москве? Источники допускают два объяснения, явно не исключающих друг друга. Уже цитировавшееся сообщение Троицкой летописи говорит о «старом мире» между Тверью и Москвой, который Иван не хотел нарушать. Действительно, хотя в предшествующие годы Москва не раз поддерживала тверских удельных князей, вступавших в борьбу с Иваном Михайловичем, все же великий князь московский ни разу не вмешался в тверские дела с применением военной силы. Войско Едигея вновь ушло с Руси, хотя и лишь после опустошений, продолжавшихся несколько месяцев. Если бы Тверь поддержала татар, то это повлекло бы за собой резкий рост враждебности со стороны Москвы и в результате начались бы новые войны. Помимо этого, уважение к Твери на Руси было бы этим полностью разрушено; великое княжество Тверское оказалось бы в политической изоляции. Резкость, с которой тверские летописцы в предшествующие годы осуждали сотрудничество Москвы с татарами, показывает, сколь малую симпатию вызывала у тверичей возможность того, что Едигей мог бы захватить Москву с помощью тверских войск и тверских осадных орудий. Это влечет за собой эторое возможное объяснение. Обстоятельно проанализировав летописные сообщения о походе Едигея 1408 г. Л. В. Черепнин пришел к выводу, что в них нашла свое выражение идея русского единства «в несколько консервативной форме союза русских княжеств под главенством великого князя владимирского» [1120]. В основе обозначения этой идеи как «консервативной» лежит предвзятое представление о том, что концепция объединения Руси Москвой в рамках единого государства должна была быть «прогрессивной». Если отвлечься от этой односторонности, то утверждение Л. В. Черепнина вполне заслуживает внимания. На самом деле в летописях все сильнее находят выражение антитатарские настроения, и не в последнюю очередь в сводах, отмеченных тверским влиянием [1121]. Антипатия к татарам, обоснованная политически, религиозно, а частично и этнически, в сочетании с уже упоминавшимися «реально-политическими» соображениями могли побудить тверского князя отказаться следовать за Едигеем.

Ровно двумя годами позже оба отъезжавших тверских удельных князя вернулись из Москвы в Тверь. Источники не дают возможности прийти к заключению, связано ли это и, если связано, то в какой степени, с тверской политикой по отношению к Едигею. В сентябре-октябре 1410 г. великий князь Иван Михайлович «благословением игумена Московского Никона» даровал милость князю Ивану Борисовичу [1122], а 10 октября того же года — «своему брату, князю Юрию Всеволодовичу» [1123].

В феврале 1411 г., почти два года спустя после смерти Арсения [1124], в Твери был посвящен новый епископ. Если прежде поставление епископа осуществлялось только лишь решением митрополита [1125], то на сей раз был использован другой метод: митрополит Фотий приказал суздальскому епископу Митрофану тянуть жребий. Выбор при этом пал, однако, не на Парфения, настоятеля тверского монастыря св. Федора, а на московского настоятеля Антония, которого тверичи не желали [1126]. Это известие сохранилось только в западнорусской Супрасльской летописи. Однако Антонин в конце концов показал себя в ходе своего служения (а занимал кафедру он в течение долгого времени) достойным представителем своей епархии; представителем промосковской политики он отнюдь не был [1127]. Все же в момент избрания тверичи явно были не довольны его кандидатурой. Недовольство это, правда, могло относиться и к способу избрания, о котором речь уже шла [1128]. Помимо того, отношения между Москвой и Тверью в это время явно вновь стали напряженными, что превращало избрание московского настоятеля епископом тверским в важную политическую акцию. Впрочем, таковой акцией оно являлось бы в любом случае.

Наследник тверского престола Александр Иванович в 1411 г. ездил в Литву и встречался в Киеве с Витовтом. В этом древнем русском городе пребывали тогда также польский король Ягайло и сын умершего в 1406/1407 г. и еще ранее изгнанного из Орды Тохтамыша царевич Джелал-ад-Дин. В сентябре 1411 г. Александр вернулся в Тверь [1129]. Кроме того, осенью 1411 г. было воздвигнуто новое тверское укрепление на границе с Торжком; поскольку новоторжские земли принадлежали Великому Новгороду, они находились тем самым в московской сфере влияния [1130]. Во второй раз за несколько месяцев события приобрели острый характер. Зимой 1411/1412 г. Джелал-ад-Дин на короткое время сместил Едигея и взял власть в Орде. В 1412 г. в Тверь от нового хана прибыл «посол лют» и вызвал великого князя тверского в Орду. К этому времени уже снова открылась «вражда великая» между Иваном Михайловичем и его младшим братом Василием Кашинским. Люди Ивана взяли Василия в плен, но потом ему удался отчаянный по смелости побег в Москву. Рассказав об этом. Никоновская летопись говорит далее: