Эккехард Клюг - Княжество Тверское (1247–1485 гг.)

С Тверью дело обстояло совсем иначе. Великий князь вроде Бориса Александровича, чувствовавшего дуновение благоприятных политических ветров и желавшего играть равноправную роль с великим князем московским, наверняка должен был видеть шанс, который предоставляло ему командирование на собор тверского боярина: подобная ситуация позволяла значительно повысить престиж великого князя тверского. В Константинополе вряд ли не знали о том, что тверской правитель отнюдь не склонен подчиняться распоряжениям своего московского соседа. Поэтому сам факт посольства императора Иоанна VIII, доставившего в Тверь приглашение на собор, вполне достоверен. Еще более убедительной представляется реакция Бориса Александровича при получении императорского послания, как ее изображает «Слово похвальное»:

«…и сихъ прочетъ предъ всим народомъ, и многыя радости душею и телом исполнися, из глубины сердца въздыхая, и велми благодаря бога, и глаголя: «Боже великий, сподоби мя приобещнику быти святому сему и Вселеньскому собору и еще же и по отеческой вире поборнику быти» [1457].

Далее говорится, что Борис устроил «праздник светел», на который он пригласил своего отца, боголюбивого епископа Илию», весь клир, поместных своих [1458], князей и бояр. За праздничным столом он почтил императорских послов и дал им много даров, прежде чем отпустить в Константинополь. Очевидно, что Борис отлично знал, как следует производить впечатление на своих людей и людей императора! Рассказав о том, как Борис отпустил послов, аноним продолжает:

«И скоро своего посла устрояетъ ко Вселеньскому собору, именем Фому, и повели ему прилежно смотрити, и аще ли что от седмаго собора приимутъ или приложат, «того слышати и не хотим…»» [1459].

Самому же императору Борис впоследствии направил послание, цитируемое в «Слове похвальном». Борис объявлял, что он принял императорское послание «любовно». Он прочел то, что

«писано о соединении святыя божиа Христовы церкви, но яко да будетъ святый вселеньский соборъ по первому преданию святыих правилъ и по чину святыхъ седми соборъ» [1460].

На Флорентийском соборе произошло как раз то, что великий князь тверской объявлял в своем послании неприемлемым. Представителям восточной церкви пришлось капитулировать во всех теологических спорах. Ч. Дж. Хальперин справедливо указывает на то, что тверской аноним замалчивает развитие основных событий; вместо этого он красноречиво живописует чествование великого князя тверского на соборе [1461]. Составитель «Слова похвального» пытается вложить в уста каждого из участников Флорентийского собора, имеющего сан митрополита, прославляющие Бориса Александровича слова. Поскольку с богословской точки зрения собор завершился крайне неудачно для восточной церкви, миссию Фомы оставалось лишь использовать в пропагандистском ключе, продемонстрировав, сколь почтительно значительные персоны из разных стран отзывались о не менее значительном великом князе тверском. При этом одни из фрагментов текста еще раз показывает, что тверичи вовсе не присваивали себе права говорить от имени всей Руси. Митрополит Никейский Виссарион якобы заявил следующее:

«…есть бо мнозии велицеи князи на Руси, но не доспеша таковаго тщаниа и труда, еже послати и видети святый сей соборъ, и яко же сей великий князь Борис». [1462]

Подобный пассаж находится в соответствии с концепцией тверского регионализма, о котором шла речь в предшествующем разделе: на Руси есть не один великий князь или государь, но больше (в приведенной цитате речь даже идет с преувеличением о «многих») [1463], и Борис Александрович по понятным причинам фигурирует в тексте лишь как наиболее выдающийся из этих великих князей. Таким образом, приписываемое тверскому правителю величие в глазах современников явно должно было нивелировать преимущество, на которое мог претендовать московский правитель в качестве великого князя владимирского.

Сообщение тверского анонима о том, что Борис ощущал себя «поборником веры отеческой», находит свое подтверждение в том, как вел себя на соборе его посланец Фома. Еще до того, как Исидор с большей частью своего сопровождения тронулся в обратный путь, Фома вместе с суздальским монахом Симеоном расстался со своими прежними спутниками [1464]; отметим при этом, что именно Симеон составил позднее уже упоминавшееся полемическое писание о соборе.

Когда Исидор в ранге папского кардинала-легата 19 марта 1441 г. появился в Москве и вознамерился начать практическое осуществление унии. Василий II спешно заключил его в московский Чудов монастырь. 15 сентября 1441 г. Исидору удалось бежать, причем возможность бегства ему явно не затрудняли. Сначала Исидор направился в Тверь. Тогда как летописи, наиболее сильно отмеченные влиянием тверских оригиналов, умалчивают об этом эпизоде, псковский летописец дает весьма подробные сведения о пребывании Исидора в Твери:

«Убежа митрополитъ Сидоръ с Москвы на Тферъ; и князь тферьскыи его Борисъ приа, и за приставы его посади, и по томъ его отпоусти в великии постъ на средокрестнои недели. И онъ поеде в Литвоу к великомоу князю Казимироу и Новый Городець». [1465]

Средокрестная неделя, третье воскресенье великого поста, приходилась в 1442 г. на 12 марта. Вследствие этого пребывание Исидора в Твери должно было продолжаться почти полгода. Тверичам явно потребовалось время, чтобы определить свою позицию по отношению к Исидору. С учетом линии поведения, разработанной Борисом еще до собора, и единодушного неприятия идеи церковной унии на Руси, никакая иная позиция по отношению к митрополиту была в конце концов попросту невозможна. Даже в Литве Исидору отказали в исполнении им своей должности [1466].

Если даже охрану, под которой Исидор находился в Твери, рассматривать как очевидное доказательство сдержанности тверской позиции в данном вопросе [1467], осуждение Исидора в Твери все же не было таким поспешным, как в Москве. Из одного послания Василия II к патриарху, датированного 1441 г. [1468], следует, что в Москве состоялся епископский съезд, на который великий князь московский призвал епископов «отечества нашего». И «всем любезным Богу нашему епископам русским» и другим присутствовавшим духовным лицам учение Исидора показалось ересью. Василий II называет при этом шестерых епископов: Ефрема Ростовского, Авраамия Суздальского, Иону Рязанского, Варлаама Коломенского, Иова Сарайского и Герасима Пермского. Епископ тверской Илья отсутствовал на этом съезде, равно как и архиепископ новгородский [1469]. Новым митрополитом 15 декабря 1448 г. был посвящен Иона: кроме него самого на церемонии присутствовали всего лишь три епископа: Ефрем Ростовский, Варлаам Коломенский и Питирим Пермский [1470]. Впрочем, архиепископ новгородский Евфимий и епископ тверской Илья дали свое письменное согласие на избрание Ионы, означавшее шаг русской церкви в направлении автокефалии [1471]. Ни полугодичное пребывание Исидора в Твери, ни отсутствие епископа тверского Ильи при постановлении Ионы не говорят в пользу предположения, что в Твери рассматривали основные богословские вопросы, выступавшие как предмет спора, иначе, чем в Москве. Основанием для известных колебаний по отношению к Исидору и для сохранения известной дистанции по отношению к Ионе было то политическое значение, которое, несомненно, имели перемены в русской церкви. Отослав Исидора (а отсылки этой все равно было не миновать), Тверь окончательно передала все козыри в московские руки: впредь в Москве будет сидеть митрополит, поставляемый, в отличие от прежнего, не константинопольским патриархом, а собором епископов Руси, большая часть которых уже в это время происходила из епархий, либо прямо находящихся под московской властью, либо входящих в сферу политического влияния великого князя московского. Зависимость митрополита от московского правителя тем самым неизбежно дополнительно возрастала. Борису пришлось отказаться от видов на самостоятельную роль «поборника веры отеческой»; более того, если он не хотел выглядеть «врагом» этой веры, ему приходилось держаться в стороне от Исидора, предоставив на будущее эту важную роль «поборника» Василию II. Только так Борис мог сохранить хотя бы часть своего престижа. Подробную ситуацию и имел в виду митрополит Иона, призывая Бориса в 1452 г. выступить совместно с Москвой против татар [1472].