Эккехард Клюг - Княжество Тверское (1247–1485 гг.)

Существуют некоторые указания на то, что князья и бояре, отъехавшие из Твери в Москву, могли быть подвигнуты на этот шаг и перспективами получения доходной службы, связанной с материальным обогащением. Уже Дж. Альф указывал на исключительно интенсивный количественный рост московской знати во второй половине XV в. [1516]Эпидемии чумы, посещавшие Русь на протяжении около ста лет с 1352 г. и повлекшие за собой значительное снижение численности населения, постепенно становились все более редкими. В результате снижения смертности происходило все большее дробление владений, принадлежавших знати; тем самым все более острой становилась борьба за получение должностей от великого князя [1517]. Нет никаких оснований предполагать, что в Твери эти процессы шли не так, как в Москве — напротив, их последствия были для Москвы, вероятно, даже более безболезненными благодаря территориальной экспансии Московского государства.

Тенденция к дроблению владений хорошо демонстрируется примером князя Даниила Дмитриевича Холмского, в 1470 г. перешедшего на московскую службу. Холм, уже и сам по себе представлявший лишь часть удела [1518], принадлежал Всеволоду Александровичу (ум. 1365 г.). Точные размеры этого удельного княжества неизвестны. При сыновьях Всеволода Иване и Юрии удел пришлось разделить. Иван Всеволодович умер бездетным и в 1402 г. завещал свою половину удела тверскому наследнику Александру Ивановичу, так что половина холмского удела досталась великим князьям тверским. У брата Ивана Юрия Всеволодовича был лишь один сын Дмитрий, имевший в свою очередь двоих, а по некоторым генеалогиям даже четырех сыновей: Михаила, Даниила, а вдобавок к ним, возможно, еще и Василия с Иваном [1519]. Если исходить из того, что наследство было разделено между ними поровну, то Даниил Дмитриевич располагал в лучшем случае четвертью, а предположительно еще меньшей частью удельного княжества Холмского, первоначально находившегося во владении его предка Всеволода Александровича. Даниил, собственно, только улучшил свое положение отъездом в Москву. Свой удел в районе Холма он и без того сохранял за собой [1520]. Андрей Микулинский и Иосиф Дорогобужский вне всякого сомнения получили материальное вознаграждение за переход на сторону Ивана III, оказавшись в 1485 г. на наместничестве в Дмитрове и Ярославле. Если уж те, кто перебегал в московский лагерь в последний момент, вознаграждались столь значительными и явно доходными постами, то оправданным выглядит предположение о том, что великий князь московский схожим образом выказывал свое благоволение и в предшествующих случаях.

Хотя экономическое развитие Твери, судя по археологическим находкам [1521], протекало благоприятно, все же материальные ресурсы, находившиеся в распоряжении Михаила Борисовича, явно были ограниченными. Это доказывается грамотой, которую великий князь тверской дал весьма почитаемому Кириллову монастырю, расположенному на Белом озере, между 1471 г. и 1475 г. Тогда как в московских владениях транспортировка и реализация товаров, принадлежавших этому монастырю, не облагались пошлинами в принципе, в великом княжестве Тверском свобода монастыря от налогообложения имела ограниченный характер [1522]. Однако княжество, правитель которого не мог проявить щедрость в достаточном объеме, а земельные владения и земельная собственность удельных князей и знати в котором имели постоянную тенденцию к уменьшению, не могло похвастаться хорошими видами на будущее.

В то время, как основа власти великих князей тверских становилась все более хрупкой, высокое самосознание тверского правителя не подвергалось, однако, каким-либо изменениям: вполне в духе «самодержавного» идеала своего отца Михаил Борисович повелевал чеканить монеты с изображением двуглавого орла [1523]. С политической точки зрения символика двуглавого орла часто истолковывается в историографии (применительно к Москве) в связи с византийским наследием. Однако Дж. Алеф смог убедительно обосновать иную точку зрения; он полагает, что Иван III в конце XV в. перенял символ двуглавого орла, чтобы встать на равную ногу в дипломатических контактах с германским императорским домом [1524]. То, что Тверь была пионером в употреблении этого символа на Руси [1525], дополнительно должно предостеречь нас от поверхностных заключений в духе некоего византийского континуитета, поскольку Тверь, и это совершенно естественно, не могла связывать с символом двуглавого орла какие-либо имперские цели. Более того, применительно к Твери речь может идти об имеющей подражательный характер [1526]символизации власти тверского правителя, не связанной с далеко идущими политическими претензиями [1527].

Тверской купец Афанасий Никитин, предпринявший между 1466 г. и 1472 г. увлекательное путешествие в Индию, зафиксировал в своей повести своеобразную смесь местного тверского патриотизма с признанием приоритета Москвы. Отсюда можно сделать заключение о размывании опоры властного самосознания великого князя тверского. Хотя Афанасий Никитин описывает свой отъезд

«от святаго Спаса златоверхого съ его милостью, от великого князя Михаила Борисовича [1528]и от владыкы Генадия Тверъскых» [1529],

все же одновременно он говорит (судя по наиболее ранней рукописи его повести) об Иване III как о «великом князе всея Руси» [1530].

В другом, впрочем, сравнительно позднем списке (XVII в.) «Хождения за три моря» Афанасия Никитина сказано, что на речном судне плыли шестеро москвичей и шестеро тверичей [1531]. Согласно Б. А. Романову, в этом могло отразиться стремление Афанасия подчеркнуть равное участие тверских купцов в торговле с дальними восточными странами [1532]. Тверское региональное сознание было в это время столь же живым, как и прежде, но базы в политической реальности оно более не имело- Михаилу Борисовичу оставалось править лишь считанные годы.

Осенью 1477 г. Иван III осуществил окончательное включение Великого Новгорода в Московское государство [1533]. Как и во время похода против Новгорода в 1471 г. [1534], и на этот раз он получил поддержку от Твери. Михаил Борисович обеспечивал снабжение московских войск, шедших на Новгород через тверские земли. Кроме этого Михаил Борисович пригласил Ивана III «хлеба есть» — традиционный жест гостеприимства. После этого москвичам пришло на помощь и тверское войско. Московский летописец показывает, как Иван включил тверской отряд, во главе которого стоял князь Михаил Федорович Микулинский, в основную массу своих войск; в войско это входили также Григорий и Иван Никитичи [1535], служившие великому князю, с дмитровцами и кашинцами [1536].

Число представителей кашинской знати, перешедших на службу к Ивану годом ранее, явно было настолько велико, что они смогли образовать отдельный воинским отряд.