Павел Уваров - Варфоломеевская ночь: событие и споры

То, что и Парламент и королевство в равной мере являются телом короля, в силу сходства логики Парламента и Муниципалитета (как городской корпорации, "тела города"), позволяло последнему приписывать себе столичный статус. В рамках концепции "мистического тела" город и Парламент приписывали себе схожие функции корпоративного представительства, однако подлинного взаимопроникновения этих ролей не происходило.

Эти притязания определяли порядок парижских процессий. Традиция предписывала Парламенту как инкарнации мистического тела королевства шествовать бок о бок с "городским корпусом" как с воплощением мистического тела столицы королевства. Обе корпорации были воплощением regnum .

Изменения парижской церемониальной системы вызывались попытками ее пересмотра, предпринимаемыми со стороны различных общин, которые не довольствовались "централизованным" способом утверждения их привилегий в рамках только городской или только парламентской корпорации. Это происходило оттого, что логика системы делала из церемониальной инкорпорированности ключевой элемент инкорпорированности политической. Ведь самостоятельное появление на публике отдельной корпорации означало ее самостоятельное участие в общей демонстрации трансцендентной символики всей общины, что закрепляло вечный характер этой корпорации и, следовательно, вечный характер ее привилегий.

Церемониал служил, таким образом, не только делу консолидации общих городских привилегий, обеспечивавших права всех парижских буржуа, но и достижению особых привилегий отдельных корпораций, ценимых гораздо выше первых. Церемониал "участвовал" в той погоне за привилегиями, которая придавала динамику "обществу корпораций", вызывая столь характерные "местнические" споры.

22 марта 1509 г. в благодарственной процессии в честь подписания Камбрейского мира Парламент не возражал, чтобы купеческий прево шел перед ним (видимо, руководствуясь сценарием "торжественного въезда"). Зато жаркий спор о месте в процессии разгорелся между Парламентом и Палатой счетов, также претендовавшей на статус суверенной курии, ведущей свое происхождение от curia regis . Старейший советник Парламента мэтр Эсташ Люилье, бывший в свое время и эшевеном, и купеческим прево, и мэтром счетов, сказал, что на его памяти "люди счетов в процессиях всегда были смешаны с парламентской курией". Иными словами — представители суверенной юстиции не нуждаются в том, чтобы быть разделенными на курии и компании. Но мнение старейшины было решительно отвергнуто: "По этому поводу каждый сказал, что не должно так поступать". Тогда некоторые магистраты Парламента стали настаивать на том, чтобы "люди счетов" шествовали вперемешку с купеческим прево и эшевенами. Последние, однако, решительно возразили, заявив, что в любом случае они должны идти перед Палатой счетов, подразумевая, что шествие в процессии-мессе должно быть организовано по образцу "торжественного въезда". Компромисс был найден в том, что Парламент договорился с Палатой счетов, что ее люди не будут участвовать в процессии как самостоятельная корпорация. Такое же решение приняли Курия косвенных сборов и Шатле. Споры велись, таким образом, не просто об участии в процессии, но об участии in corpore , в качестве отдельной самостоятельной единицы.

Долгое время подобные местнические споры регулировались Парламентом, и эта его власть никем не оспаривалась. Это означало, что другие корпорации соглашались видеть в нем единственного представителя суверенной юстиции короля. Позже, когда возобладала привычка прибегать к арбитражу самого короля и Королевского совета, Парламент расценивался лишь как одна из многих компаний, вынужденных прибегать к постоянной борьбе за поддержание своего процессионального статуса.

Город пережил подобный упадок еще быстрее, испытав конкуренцию со стороны более могущественных корпораций, принадлежавших к растущему аппарату королевского государства. К тому же городская община, хотя и пыталась претендовать на монопольное представительство, не в силах была отрицать ритуальную роль входящих в нее корпораций, в силу самого характера корпоративистской идеологии города, основанной на диалектике единства и множественности общин. Технически это было облегчено тем, что расходы на проведение церемоний (кстати сказать, весьма обременительные) раскладывались между наиболее богатыми корпорациями. К тому же городская церемониальная система была плюралистичной: помимо Муниципалитета, процессии организовывали корпорации и конфрерии.

Достаточно интересен пример так называемых "шести корпораций". Историки сильно заблуждаются, характеризуя их как выразителей интересов экономически господствовавших слоев Парижа. Это справедливо лишь для XVIII в. В XVI столетии в эту группу входили влиятельные корпорации суконщиков, бакалейщиков, галантерейщиков ("мерсьеров"), хотя все они, особенно последние, включали в свои ряды и довольно бедных мэтров. Сюда же относилась и корпорация ювелиров, объединявшая и богатых купцов и бедных ремесленников. Корпорация меховщиков переживала глубокий упадок начиная со второй четверти XVI в. Колпачники воспользовались полным разорением корпорации менял, заменили их в 1514 г. в составе "шести корпораций", но их ремесло ничем особым не выделяло их из числа прочих корпораций — таких, как ковровщики, торговцы готовым платьем (" fripiers ") и др. Купцы, занятые снабжением Парижа (вином, зерном, дровами), были тесно связаны с самим Муниципалитетом, ведь он обладал правом юрисдикции над всей речной торговлей, но они позже прочих создали свою корпоративную организацию и поэтому не могли претендовать на привилегии "шести корпораций". Хорошо известен пример корпорации мясников, которые попытались в первой половине XV в. занять место в политической и ритуальной системе Парижа, которое соответствовало бы их экономической мощи. В 1431 г. именно они несли балдахин над Генрихом VI во время его коронационного въезда в Париж [319]. Но политические и экономические причины обусловили их неумолимый упадок как в материальной, так и в символической областях.

Секрет политического успеха "шести корпораций" таился в том, что они раньше других оказались включены в парижскую церемониальную систему: после эшевенов, первыми удостоившихся этой чести, они получили право нести балдахин над королями, королевами или папскими легатами во время их "торжественных въездов". Долгое время эта роль осуществлялась ими не в соперничестве, а в сотрудничестве с Муниципалитетом. Но в конце XVI в. "шесть корпораций" все же оказались втянуты в споры о местничестве. Так, их "купеческая гвардия", т. е. те, кто нес балдахин, стала претендовать на то, чтобы шествовать раньше квартальных и "выбранных горожан" ( bourgeois mandé ) во время "торжественного въезда" кардинала Флорентийского в 1596 г. Это было свидетельством полного непонимания представительского характера городской корпорации. Купеческий прево указал "шести корпорациям", что "квартальные являются должностными лицами указанного города и что с незапамятных времен они шествовали непосредственно за господами городскими советниками". Но на мосту Нотр-Дам разразилась ссора, и прево, чтобы не срывать процессию, вынужден был разрешить "буржуазной гвардии" идти вместе с квартальными и " bourgeois mandé " [320]. Этот инцидент показывает, что старый корпоративный порядок оказался непонятен самим участникам и перестал устраивать их, что дало монархии удобный плацдарм для вмешательства в городскую церемониальную систему.