Павел Уваров - Варфоломеевская ночь: событие и споры

Муниципалитет (Ратуша, "дом коммуны") претендовал на то, чтобы представлять парижскую общину в ее целостности. Парламент претендовал на то, чтобы представлять политическую персону короля. Идеология представительства, отраженная в четких церемониальных порядках королевских въездов и процессий-месс, не настаивала на том, что единству представляющей корпорации (Муниципалитета, Парламента и др.) должно соответствовать единство представляемой общины (города, королевства и др.).

В конце XV в. Парижский парламент издал ряд постановлений (впрочем, плохо соблюдаемых), призванных зафиксировать порядок, в котором конституированные корпорации должны были приветствовать короля в приорате Сен-Лазар, перед самым его въездом в город. Открывали шествие купеческий прево и эшевены и служащие Муниципалитета, затем следовали члены парижского суда Шатле, "люди счетов и финансов" и, наконец, сам Парламент [309]. В ту эпоху за понятием "суверенные курии" еще не обязательно стояло представление о корпорации. Группа "людей финансов", например, формировалась в единое целое еще не как единый корпус, а на основе своей функциональной роли в государстве. Потому и шествовали они пока все вместе — казначеи Франции, генералы финансов, магистраты счетов, Монетного двора, служащие элексьенов (ведомства прямых налогов), Казначейства. Парламент же являлся на церемонии в качестве единой корпорации, демонстрируя при этом свое социальное разнообразие: сперва шли магистраты, потом — судебные служащие (приставы, сержанты), затем — адвокаты и прокуроры.

Сценарий "торжественного въезда" предполагал слияние королевского кортежа с городским. Поэтому с течением времени регламентация порядка следования перешла от Парламента к главному королевскому церемониймейстеру, и вмешательство монарха становится в XVI в. все более привычным делом, что, впрочем, еще не лишило полностью Парламент его роли в этих делах.

Описание порядка "торжественного въезда" Генриха II в июне 1549 г. отражает некую двойственность, присущую самой церемонии. За нищенствующими орденами и Университетом "следует городская корпорация, а именно две-три тысячи пеших людей, избранных от 17 ремесел города, затем типографы, затем младшие чиновники города, затем "дети Парижа", Городское бюро (прево, эшевены, городские советники и квартальные) в сопровождении присяжных мэтров ремесел [т. е. стража из числа шести привилегированных корпораций, которые несли покров над эшевенами] и, наконец, Шатле. После городского вышеописанного корпуса шли люди юстиции: Монетная курия, Курия косвенных сборов, Палата счетов, Парламент" [310]. "Правосудие" призвано было осуществить церемониальную преемственность, поскольку за ним уже следовал королевский кортеж, включавший самого короля и его придворных. Но городские власти продолжали трактовать репрезентативное значение церемониала на свой лад, считая, что Муниципалитет представляет все корпорации, существующие внутри городских стен.

Притязания Муниципалитета на представительство формулировались не только на "генеральных ассамблеях", в которых заседали депутаты от кварталов и некоторые корпорации, чьи привилегии имели иной источник, нежели права буржуазии (церковные учреждения и суверенные курии), но и в церемониалах, игравших важную роль в политическом дискурсе города. В 1520 г. прокурор короля и города попросил разрешения носить черное платье в Ратуше в знак траура по умершей жене. Городское бюро отказало, поскольку "Ратуша не является частным домом, но представляет в целом все корпорации и общины города, каковые не умирают, и по этой причине траур был бы неуместен" [311]. В 1556 г. купеческий прево представлял генеральному наместнику "видных буржуа", избранных от парижских кварталов: "Месье, сей город Париж — столица королевства, самая знаменитая в Европе, и господа, собравшиеся здесь, представляют Штаты этого города" [312]. "Корпорация города состоит из королевских должностных лиц суверенных курий, корпораций, церковных общин и всех добрых буржуа и жителей", — заявлял Муниципалитет в 1578 г. [313], выражая тем самым сущность философии города [314].

Историки же чаще цитируют заявления, отражающие иные концепции, распространенные при дворе. С этой точки зрения и город и Парламент представляют собой лишь частный случай многих других парижских коллективов, единственным подлинным представителем которых является король. Поэтому споры о месте в процессии, подобно конфликтам между аристократами, в конечном счете, были выгодны абсолютной монархии, предоставляя ей инструмент контроля над различными группами и "партиями" [315].

Но Муниципалитет был склонен считать, что он и есть город в его корпоративной тотальности, подобно тому, как Парламент был политической персоной короля в отсутствие его телесной персоны. Претензия Парламента на монополию представлять всех "людей мантии и пурпура" являлась церемониальной традицией политической философии, отводившей юстиции главную королевскую функцию. Кредо корпоративной концепции королевства с наибольшей силой было выражено в знаменитой ремонстрации Карлу VIII в 1489 г.: "Короли держат свое королевство непосредственно от Бога и не знают иного суверена, кроме Него. Посему они, будучи хранителями Его правосудия, каковое есть предуготовление к Божьему трону, quare justicia et judicum preparatio sedis tue , повелели создать один-единственный суд unum solium judicii , a именно единственную суверенную курию, курию Парижского парламента… Парламент состоит из ста человек, где король собственной персоной суть глава и первейший из судей, двенадцати пэров Франции, как клириков, так и мирян, королевского канцлера, четырех президентов, восьми мэтров-докладчиков и прочих советников, которые все вместе составляют мистическое тело из мирян и клириков, наделенных авторитетом сенаторов, представляющих персону короля. Ибо сие есть последняя инстанция и суверенное правосудие королевства Франции, истинное местопребывание власти, великолепия и величия короля" [316].

Эти идеи образовывали становой хребет парламентского дискурса: в 1553 г., например, когда Курия косвенных сборов пожелала участвовать во время шествия в Сен-Дени, одевшись в пурпурные тоги с меховыми капюшонами, Парламент подал ремонстрацию королю, в которой утверждал, что "лишь парламентской суверенной курии, учрежденной Карлом Великим, по образу ста сенаторов Рима, каковая суть образ и представительство короля, надлежит носить указанные пурпурные мантии и подбитые мехом капюшоны" [317]. В 1571 г. президент Сегье красноречиво убеждал Карла IX, что Парламент суть не простая корпорация наподобие других, но важнейшая составляющая политической персоны короля: "В Парижском превотстве говорит парижский прево, в Палате счетов говорят люди счетов, а в этой курии говорит лишь один Карл, Божьей милостью король Франции. Вы, Сир, есть глава Парламента, являющегося Вашим телом" [318].