Павел Уваров - Варфоломеевская ночь: событие и споры

Следует отметить, что хотя основная масса ремесел в Париже (а Париж считался моделью для всего королевства) находилась под юрисдикцией не Муниципалитета, а ординарного королевского суда, т. е. Шатле, городская корпорация отчасти сохраняла контроль над символическим выражением ремесленных корпораций. Так, в 1629 г. Городское бюро своей властью зарегистрировало гербы всех корпораций, которые ходатайствовали об этой чести [321]. Город, таким образом, смог хотя бы отчасти сохранить свое церемониальное место и свою роль организатора по отношению к ремесленным организациям, даже к таким могущественным, как "шесть корпораций".

Совсем иными были отношения Муниципалитета с корпорациями чиновников. С ними городская корпорация постоянно конфликтовала. Так, в 1537 г. во время возвращения святых мощей в Сен-Дени первый президент Парламента решил объединить идущую по левую сторону городскую корпорацию с "людьми счетов". Купеческий прево заявил, что "по старине указанный прево купцов, эшевены, секретарь и советники города шествуют во всех процессиях по левую руку от указанной курии [Парламента], а господа счетов — после указанной курии, и просил, чтобы господа счетов не мешали первенству, свободам и власти указанного города". На что первый президент ответил, как это обычно и случалось при введении церемониальных новшеств, что "это будет только на сей раз и без всяких последствий" [322].

Это соперничество было давним — еще в 1532 г. процессия-месса в память о вступлении в Париж Карла VII была практически сорвана "по причине многих раздоров, происходивших ранее из-за первенства, оспариваемого господами из Палаты счетов у господ из города" [323]. Таким образом, вопреки обычному порядку шествий, по которому Парламент и члены прочих суверенных курий шли справа, а "городской корпус" слева, Палата счетов оказалась вместе с городом на левой стороне процессии. Впрочем, Муниципалитет в этом споре имел некоторые козыри — ведь именно он по традиции приглашал на торжественный обед всех участников церемонии.

Новичкам было особенно трудно вписаться в установленный порядок. В 1571 г. во время возвращения реликвий в Сен-Дени Монетная курия, претендовавшая на звание суверенного суда, попыталась занять место перед "городским корпусом". Муниципалитет, естественно, выступил против этого начинания. Парламент заявил, что "решил бы спор в пользу города, если бы дело было в Париже. Но поскольку процессия будет организована вне городских стен, да еще в присутствии суверена, то за решением надо обратиться к самому королю и его церемониймейстеру". В тот раз Карл IX "попросил, чтобы не было никаких новшеств, и Монетная курия принуждена была удалиться" [324]. Церемониальная система, обладавшая жесткостью вследствие непрерывной борьбы каждой корпорации за поддержание своих позиций, отторгала тех, кто не успел в нее вписаться. Но когда "городской корпус" явился на "торжественный въезд" кардинала Флорентийского в 1596 г., его ждал неприятный сюрприз — господа из Монетной курии первыми явились почтить прелата, равно как и представители Курии косвенных сборов. Муниципалитету оставалось лишь изливать свое негодование на капитана городских лучников, который слишком долго собирал своих людей, поэтому город не смог занять свое место, а ведь именно они должны в первую очередь приветствовать легата [325]. Характерно, что память о старом порядке "въездов" не исчезла, несмотря на давнее отсутствие кортежей.

Система процессий в Париже переживала ту же эволюцию, что и во Флоренции, где в XVI в. церемонии начали в большей степени демонстрировать статус отдельной группы, чем публичную структуру общины в целом [326]. На смену корпоративной репрезентации universitates пришел иерархически организованный кортеж отдельных корпораций, свойственный "обществу рангов" (" société d’ordres "). Утверждение существования всеобщей привилегии отныне оттеснялось на второй план ритуальным провозглашением привилегий отдельных корпораций. В итоге уходило в прошлое понятие о монопольном представительстве, которое составляло становой хребет органицистской концепции, соединяющей короля и королевство в единую сущность.

Как и корпоративный католицизм, городской общинный порядок переживает полную перестройку в XVII в. Человек в первую очередь становится верен наиболее близким себе группам — ремесленной корпорации, конфрерии, приходу, кварталу и лишь во вторую очередь, опосредованно — муниципальному корпусу как общей репрезентативной сущности. Эпоха, начавшаяся после поражения Католической лиги, была отмечена кризисом связей между престижем человека на локальном уровне и его приобщенностью к центральной власти, к аппарату монархического государства или к клиентелам могущественных вельмож. В этом противоречии было не так много принципиально нового. Но если определить общее направление эволюции, то оно состояло в разрыве корпоративной взаимосвязи, позволявшей различным фракциям парижан вести диалог используя трансцендентный образ города как мистической общины [327].

Изучение "торжественных въездов" и процессий-месс позволило понять, что они были двумя формами трансцендентной связи, предлагаемой горожанам корпоративным католицизмом: связи с Богом и связи с королем. Церемония "въездов" могла адресоваться:

— королю и королеве, дофину и дофине, проходя по символическому пути, связывающему аббатство Сен-Дени с главной церковью Нотр-Дам через аббатство Сен-Лазар и ворота Сен-Дени;

— полномочным представителям суверенной власти — губернаторам и генеральным лейтенантам (они выбирали ворота для въезда по своему усмотрению), а также посланцам иной наивысшей власти — папским легатам, которых встречали в предместье Сен-Жак;

— епископам Парижским, приветствуемым в аббатстве Сен-Марсель.

Генеральная процессия, носившая искупительный или благодарственный характер, отмечала события королевской, церковной или общинной истории. Церемониал одновременно почитал Бога и короля во имя прославления парижской общины, которая переносила собственную организацию на свои ритуалы.

И все же церемониал страдал от некоторой неполноты из-за отсутствия тождества ритуала и юридической идеи. Поэтому наш анализ вскрывает некий парадокс: в отсутствие идеального типа парижская церемониальная система начала терять свой смысл сразу, как только обрела его. Сформировавшись в нелегких условиях в XV в., она вырабатывала свою репрезентативную логику (разделяемую как городом, так и Парламентом) при Карле VIII и особенно при Людовике XII, который, возможно, и обязан своим титулом "отец народа" молчаливому признанию корпоративной концепции королевства. Но с тех пор традиция не изобрела ничего нового, и парижский церемониал повторялся вплоть до Карла IX. Этот король предпринял впечатляющую попытку восстановить корпоративное согласие при помощи церемониального цикла 1571 г., когда он организовал свой запоздалый "торжественный въезд" и процессию возвращения реликвий в Сен-Дени. Но Варфоломеевская ночь означала крушение этой мечты [328].