Дмитрий Мишин - Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

Место предполагаемой казни славян Феофан называет Леукатэ, Кедрен — Леукактэ; правильнее у Кедрена [362, с. 249]. Название Леукактэ следует интерпретировать как «белая скала».

Эта точка зрения широко распространена в болгарской исторической литературе (см., напр.: 348, т. 1, ч. 1, с. 160–161, с. 161, прим. 1; 415, с. 228–229; 425, с. 76); она оказала большое влияние и на позицию Х. Диттена, который долгое время придерживался ее [446, с. 87–88; 448, с. 95; ср.: 529, с. 11].

Так, Т. Левицкий, Р.-Й. Лили и Г. Г. Литаврин продолжали считать Небула славянским вельможей [525, с. 477; 530, с. 238, прим. 137; 368, с. 41 соотв.].

С трактовкой Малингудиса согласился Х. Диттен, который ранее, как показано выше, придерживался «протоболгарской» интерпретации имени Небула [449, с. 368].

В Небуле Зайбт видит славянского вождя, который к моменту начала похода против арабов уже некоторое время прослужил в византийских войсках и пользовался доверием Юстиниана.

На известиях Феофана и Никифора основывались обычно дореволюционные русские исследователи, стремившиеся подчеркнуть многолюдность славянских колоний в Малой Азии. Действительно, если предположить, что славянская колония могла выставить тридцатитысячное войско, то всех переселенцев должно было быть не менее ста тысяч. В. И. Ламанский, а позднее А. А. Васильев полагали, что всего Юстиниан II переселил в Малую Азию восемьдесят тысяч человек [364, с. 3; 336, с. 23 соотв.], а Ф. И. Успенский считал даже, что их было двести пятьдесят тысяч [393, с. 319]. Ориентируются на цифру тридцать тысяч и авторы ряда более поздних работ [571, с. 161; 378, с. 25; 332, с. 134; 617, с. 50–51]. Р.-Й. Лили, применяя ту же методу, что и в случае с переселением славян Константом (см. прим. 13), полагает, что переселено было тридцать тысяч славянских семей, но более точно подсчитать их нет возможности [530, с. 238, с. 240, прим. 142]. Цифра семь тысяч человек всерьез рассматривалась П. Харанисом как доказательство того, что оценка численности славян в тридцать тысяч человек — явное преувеличение [428, с. 75].

Речь идет о категории ал-му 'аллафа кулубу-хум — людях, сердца которых следует привлечь к исламу. Первоначально этот термин применялся к представителям мекканской знати, которых пророк Мухаммад желал привлечь к исламу и сделать своими союзниками. В настоящем фрагменте славяне упоминаются отдельно от принявших ислам, а халиф относит их к людям, сердца которых следует привлечь к этой религии, и это подсказывает, что ислам в те годы еще не укоренился среди славян [553, с. 227–228].

Неправильное написание слова викр (ноша, перевозимая мулом или ослом) [553, с. 228].

В современном арабском языке слово 'авасим — множественное от 'асима , столица. В средние века, однако, его значение было иным. Йакут определяет 'авасим как «неприступные крепости» ( хусун мава-ни' ), множественное число от 'асим — неприступный (синоним мани' ) [282, т. 4, с. 165]. Вследствие этого лучшим вариантом перевода представляется «твердыни».

Такие сведения сообщает только Феофан. В близком к его повествованию рассказе Никифора об этом не упоминается.

В правдивости рассказа Феофана усомнился уже В. И. Ламанский, который, впрочем, мог привести в поддержку своей точки зрения только логические соображения: Юстиниан вряд ли стал на самом деле устраивать бойню и казнил только попавших к нему ближайших сподвижников Небула [364, с. 3]. Впоследствии предположение о том, что славянская община сохранилась, было подкреплено более веским аргументом: печатью византийского чиновника, поставленного над славянами в Вифинии. Собственно говоря, эта печать была известна еще до появления книги Ламанского, однако Б. А. Панченко, которому принадлежит честь ее находки, датировал ее 650 г. [379, с. 27]. Датировка Панченко была впоследствии отвергнута специалистами, и общепринятая ныне дата — 694/95 г. Работа Г. Шлюмбергера (Schlumberger G. Sceau des esclaves (mercenaires) slaves de l'eраrchie de Bithynie. — BZ. 12, 1903) была мне, к сожалению, недоступна, однако доводы в пользу датировки 694/95 гг. убедительно изложил Г. Острогорский [571, с. 161, прим. 2]. Наличие в 694/95 г. славян в Малой Азии — веский аргумент в пользу того, что резни, о которой говорит Феофан, не произошло. Рассказ Феофана отвергли Ю. В. Кулаковский [362, с. 249–250] (заметим, что для упомянутой печати Кулаковский дает две датировки, 694/95 и 709/10 гг., и предпочитает последнюю [362, с. 250, прим. 1], что также отвергается современными историками), Г. Острогорский, Р.-Й. Лили, А. Н. Стратос, Дж.-Ф. Хэлдон [571, с. 162; 530, с. 240; 595, т. 5, с. 37–60; 470, с. 72]. В защиту Феофана выступил П. Харанис, заметивший, что Юстиниан II в минуты гнева мог совершать неоправданно жестокие поступки [428, с. 75]; впрочем, Харанис через несколько лет отказался от своей идеи и пришел к выводу, что славянская колония в Вифинии не только не была уничтожена, но со временем даже увеличилась [429, с. 43]. Мнение, сходное с первоначальной позицией Хараниса, высказывал позже М. Ф. Хенди [479, с. 632], но для того чтобы примирить даты сражения и печати, он предлагал пересмотреть и отбросить всю хронологию Феофана. Такая идея кажется неприемлемой, поскольку, как мы видели, рассказ о поражении Юстиниана II хорошо согласуется с данными других источников. Кроме того, хронология Феофана признается вполне достоверной [609, с. 182, прим. 74]. Но доказывая присутствие славян в Вифинии, печать в то же время ставит перед исследователями другой вопрос: что все-таки сделал Юстиниан со славянами (согласно принятому ныне чтению, о славянах упоминается как о рабах)? Некоторые исследователи полагали, что славян не истребили, но их социальный статус был понижен до рабского [446, с. 88]. По мнению Б. Застеровой, славян лишили возможности иметь собственных вождей и отдали в подчинение византийского чиновника [629, с. 111, 120]. Иное мнение высказал Н. Икономидис. Сравнив печать с некоторыми другими печатями, принадлежавшими тому же византийскому чиновнику по имени Георгий и датированными тем же временем (694/95), он пришел к выводу, что Юстиниан распорядился не перебить славян, а продать их в рабство; Георгий же был ответственным за проведение этой акции [566, с. 51–53]. Такого же мнения придерживался и В. Зайбт, предполагавший, что в рабство продавались славяне не только из колоний в Малой Азии, но и с Балкан; эт% акция имела целью увеличение численности населения империи [591, с. 131]. Г. Г. Литаврин, с уважением относясь к гипотезе Икономидиса, в то же время высказал ряд сомнений в ее достоверности, указав на то, что такая интерпретация — не единственно возможная. По мнению Литаврина, в рабство обратили не всех славян; тех, кто в сражении сохранил верность императору, пощадили. Эти наиболее преданные славяне даже сохранили свой прежний статус федератов. Остальных же в наказание за предательство действительно обратили в рабство (некоторых, возможно, даже казнили), но не обязательно продали; их могли также определить на работы в государственные мастерские [368, с. 41–48]. В силу того, что дискуссия разворачивается вокруг полномочий византийского чиновника и статуса византийских государственных апотек, считаю единственно возможным для себя полагаться на компетентное мнение византинистов. В то же время мысль Г. Г. Литаврина о том, что некоторые славяне сохранили свой статус федератов, кажется мне вполне оправданной; в тексте я изложу причины, побуждающие меня к такому заключению.