Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

Не ясен избранный автором критерий, а именно, степень такого «отграничения». Если брать в качестве критерия главный показатель — размер собственности и наличие эксплуатации труда зависимых крестьян, тогда мы принципиальной разницы между литовским и западноевропейским дворянством не найдем. Нельзя признать плодотворным рассуждение, построенное по типу: если нет юридических форм сословия в «западноевропейском смысле», то нет и сословия. Почему бы не допустить его существования, оформленного в «восточноевропейском смысле»? Ведь исторические-то условия образования и оформления сословий в Литве и, скажем, во Франции совершенно различны. Если принять трактовку, данную автором, то перед взором возникнет знакомая из других исследований картина: великие князья творят бессословное государство, правят в нем в течение двух столетий, дожидаясь унии для оформления прав господствующего сословия и «отграничения» его от других слоев населения в должном «западноевропейском смысле».

Недостаток работы М. Красаускайте попытался восполнить К. Авижонис, избравший темой для исследования возникновение и развитие литовского дворянства в XIII–XIV вв. до литовско-польской унии [1042] К. Ауiźоnis-1, S. 15. . Автор собрал ценные сведения, характеризующие экономическое, общественное и политическое положение нобилитета. Он справедливо выступил против переоценки значения и русского, и польского влияния на общественный строй Литвы. Следуя М. Красаускайте, он отбрасывает мысль, будто бы уния создала литовское дворянство, она лишь «юридически утвердила то, что уже существовало» [1043] Ibid., S. 14. . Он отвергает механическое отождествление порядков, бывших в русских владениях Литвы, с порядками собственно литовскими, чем грешила старая русская историография. Но при этом автор, обращаясь к другой крайности, утверждает, будто в коренной Литве «существовали совершенно особые типы развития дворянства» [1044] Ibid. .

Оспаривает автор, и в этом его заслуга, мнение, согласно которому внешняя угроза со стороны Ордена, Руси и Польши привела к единству Литвы [1045] К. Аviźоnis-1, SS. 40–41. . Автор пытался перенести центр тяжести анализа на рассмотрение внутренних причин и условий образования и развития дворянства и государства.

Как же решает автор вопрос о возникновении и развитии дворянства и в связи с этим об образовании государства (последний вопрос автор зачастую отождествляет с объединением литовских земель)?

Автор признает, что в Литве накануне возникновения государства господствует уже территориальное деление; во главе территорий стояли знатные и богатые люди [1046] Ibid., S. 20. . Связь между территориями почти отсутствовала, была ничтожна и «единство было лишь этнографическим и культурным» [1047] Ibid., S. 19. . Население распадалось на небольшие общины [1048] Ibid., S. 21. ; нет оснований соглашаться со взглядом (которого придерживались В. Б. Антонович, С. Кутшеба, В. Каменецкий и др.) о господстве родовых союзов, ибо к началу XIII в. уже преобладали имущественные и социальные различия [1049] Ibid., S. 22. .

В принципе К. Авижонис исходит из обычного для буржуазной историографии представления, что социальные и имущественные различия мы находим у литовцев «изначально» [1050] Ibid., S. 17. . Там, где население занимается земледелием, — пишет автор, — « возникает необходимость распада общества на кормильцев и защитников; первые из них — оседлые земледельцы, которые со временем развиваются в крестьянское сословие; другие — подвижные воины, из которых возникает позднейшее дворянство» [1051] Ibid. .

Нобили появляются «различным образом» и на почве хозяйствования из крупных землевладельцев, и на поле военной деятельности, где большое значение для выдвижения первоначально имела личная сила, а потом — лучшее материальное положение [1052] Ibid., SS. 23–24. . Происхождение крупных землевладельцев автор не объясняет. Остается один путь — обогащение грабежом соседей. Но при этом непонятно одно, почему общественное неравенство возникает на основе грабежа соседей, а не соотечественников. Словом, возникновение и развитие нобилей объясняется внеэкономически.

Каким же образом складывается государство и какова его роль в судьбах дворянского сословия? Автор ставит вопрос более рационально, чем Г. Ловмяньский, допуская постепенное объединение волостей в более крупные территориальные организации. Силу, осуществляющую это объединение, он видит в князе, в Миндовге, который объединяет страну [1053] К. Avizoni-1, S. 35. . Источник же материального превосходства великого князя автор не ищет, ограничиваясь, как и в вопросе о происхождении дворянства, общим рассуждением в том смысле, что для объединения страны надо было иметь власть, а потому « возникла необходимость » для князя завладеть наибольшим числом земель, поэтому Миндовг стал изгонять их прежних владельцев, а собрав земли, он собрал и власть [1054] Ibid., S. 37. . Следовательно, экономические причины образования крупной земельной собственности, обусловившей силу и власть ее владельцев, остались не раскрыты.

Правда, автор сделал много верных наблюдений над последующей эволюцией дворянства. Он высказал утверждение, что Миндовг боролся прежде всего за объединение страны и против непокорных его власти крупных землевладельцев [1055] Ibid., SS. 46, 72. и что причина гибели этого князя кроется не в языческой реакции (как полагал И. Латковский), а в реакции против централизаторских устремлений [1056] Ibid., S. 49. . К. Авижонис не сомневается в существовании крупного землевладения — княжеского, боярского и т. п. [1057] Ibid., S. 63. Власть была в руках профессионального военного слоя, а потому крестьяне «должны были ему повиноваться» [1058] Ibid., S. 59. , как и вообще подвластные свободные [1059] Ibid., S. 69. и несвободные элементы [1060] Ibid., S. 64. . Заметив, что размеры тогдаших земельных владений трудно определить, автор высказывает рискованную догадку, что в то время вообще не было твердых границ ни государственных, ни частных [1061] Ibid., S. 62. .

Автор не решается порвать с недооценкой уровня развития классов в Литве: по его мнению, нобилитет, выделившись из среды свободных, еще не составил особого сословия и лишь позднее превратился в дворянство [1062] Ibid., S. 67. . Он пишет, что в XIII в. еще рано говорить о сословии аристократии [1063] Ibid., S. 70. . Только в конце XIV в. аристократия (дворянство — Adel ), «которая прежде составляла лишь профессионально военный слой, впервые начала подниматься как значительная политическая сила» [1064] К. Аviźоnis-1, S. 15. . Эта мысль кажется особенно неубедительной, если принять во внимание вывод автора о том, что в XIV в. наблюдается тенденция к сокращению владений знати [1065] Ibid., S. 82. . Политическое возвышение плохо вяжется с экономическим принижением.