Сигурд Шмидт - «Феномен Фоменко» в контексте изучения современного общественного исторического сознания

Им самим «культура» их социума представляется приближенной к зарубежным культурным стандартам, позволяющей отбирать кажущееся приоритетным как в технологии повседневности (причем и бытового обихода, и бюрократической организации управления), так и в масскультуре (следовательно, и в ее наукообразной сфере).

При этом особо предпочтительно то, что не уступает внешним (и удобным в пользовании) техническим стандартам зарубежья и в то же время выявляет в чем-то местный колорит и патриотическую настроенность (чему подчас сопутствует и злорадство по поводу бедствий и изъянов зарубежной цивилизации в прошлом и настоящем).

В структурировании НХ обнаруживаются элементы, которые можно счесть за «патриотические». Однако если несколько десятилетий назад исходили из принципа, запечатленного в расхожем выражении: «Россия — родина слонов», и ныне еще находятся в России и особенно на Украине «ученые» и литераторы, выдающие именно предков современных украинцев или россиян за первообитателей «исторических» территорий и родоначальников древнейших правящих династий, то создатели НХ поступают по-иному. И коли начало «российской истории», «истории государства Российского» (как в заголовке многотомной «Истории» Н. М. Карамзина) датируют последними веками первого тысячелетия нашей эры, то и зарубежную историю основательно сократили, лишив ее и античности, и раннего средневековья, а заодно заметно уменьшили территорию исторического действия культурных народов. Напечатано даже восклицание Фоменко 1984 г. (тогда еще только профессора) в кабинете руководящего сотрудника ЦК КПСС: «Я советский, я русский! Я хочу, чтобы наша страна была бы такой древней, как Древний Рим» [66] Цит. по: Настенко И. Л. Указ. соч. С. 11. .

Вероятно, из своеобразно понимаемых «патриотических» побуждений смазывается и ощущение восточными славянами XIII–XIV столетий последствий нашествия кочевников во второй трети XIII в., а российских князей смешивают даже с восточными властителями. Здесь обнаруживается также весьма своеобразное восприятие сочинений Л. Н. Гумилева в части, касающейся Восточной Европы XIII в., более литературно-художественных, чем научно-исследовательских; восприятие, позволяющее мотивировать суждение, будто культурой восточных славян было мало что утрачено в результате нашествия кочевников. Особенно привлекательна, видимо, и противозападническая направленность этих построений Гумилева.

Между тем еще Б. А. Рыбаков, ученый ярко выраженного патриотического настроя, обобщил данные о мартирологе ремесел, процветавших в начале XIII в. Каталог славяно-русских рукописных книг, подготовленный в Археографической комиссии РАН, убеждает в том, что на оккупированной территории не уцелело ни одной рукописи, и дошедшие до нас рукописные памятники из западных и северных территорий Руси — это лишь фрагменты былого богатства. Таким образом, то, что в социокультурной жизни сходствовало с западноевропейским предвозрождением было загублено.

И именно ущерб, нанесенный в ту пору Руси, во многом обусловил дальнейшую экономическую отсталость народов Восточной Европы, особую продолжительность существования крепостного права, определяющее воздействие централизации на развитие и экономики и культуры. И уж если исходить из патриотических побуждений, то следовало не преуменьшать масштабы бедствия, не скрывать отсталость, а, напротив, гордиться тем, что после всего пережитого хватило творческих сил с быстротой и интенсивностью, невиданными ни в какой иной стране, подняться до таких достижений в сфере культуры, что великие классики русской литературы определили уже в XIX в. направление развития мировой литературы, а русская наука одарила мир Менделеевым, Павловым, Вернадским, обеспечила россиянам возможность первыми вступить в космос, русское же искусство (музыкальное, театральное, балетное, изобразительное) во многом сформировало лицо искусства XX в.

Не обошлось также без подчеркивания негативного влияния западноевропейцев на ход отечественной истории, особенно, начиная с Романовых, тем более историков, приехавших в XVIII в. из-за рубежа. В построениях о подделке при Петре I Радзивилловской летописи, не говоря уже об описании деятельности академика Г.-Ф. Миллера как архивиста в книжке Н. И. Ходаковского [67] Ходаковский Н. И. Спираль времени, или Будущее, которого не было: 2-е изд. М., 2001. С. 152–153. , повторяется даже терминология литературы времени борьбы с так называемым «космополитизмом» в исторической науке на рубеже 40—50-х годов XX в.

У последышей взглядов сочинителей НХ обнаруживаются и откровенно антисемитские рассуждения: так, в книге И. Давиденко о том, какими инструментами и каким способом были изготовлены памятники материальной культуры, якобы выдаваемые за древние, оказалась подглавка «Ложный маяк «лейтенант Шмидт»», где утверждается, будто главной задачей одесситов в 1905–1906 гг. было создание «интеллигентствующими умниками» «Иудейского царства на юге России» [68] Давыденко И. Ложные маяки истории: историческая фантазия. М., 2002. С. 282. . И потому особенно удачной кажется пародийное сочинение Кира Булычева, обыгрывающего методику этимологических упражнений создателей НХ, используя «еврейскую» тему [69] Антифоменковская мозаика-3. С. 240–242. .

Показательно, что верхняя хронологическая граница рас-суждений сочинителей НХ о смещении дат и территорий не переходит рубежа XVII и XVIII вв. Как установили социологи, лишь о периоде с XVIII в. сформировались относительно устойчивые понятия об «исторических» личностях России и сферах их деятельности во времени и в пространстве (для более раннего периода, в виде исключения запомнились лишь некоторые государи и полководцы) [70] Левинсон А. Г. Массовые представления об «исторических личностях» // Одиссей. М., 1996. С. 252–267 (особенно раздел «Глубина исторической памяти»). . О последних трех столетиях российской истории сложились уже более конкретные социокультурные и визуальные представления — сформировались они, правда, не из учебников (и вообще сочинений историков), а по произведениям художественной литературы (Фонвизина, Радищева, «Капитанской дочки» Пушкина) и от знакомства (реального или визуального, с телеэкрана) с архитектурными памятниками XVIII в., портретной живописью, кинофильмами об этом.

Психологами выяснено уже, что люди гуманитарного склада и инженерно-математического по-разному воспринимают образность мира настоящего и прошлого; имеются у них различия и в стиле «исторической памяти». Конечно, известны исключения — чертами гуманитарного «видения» был одарен не только И. Г. Петровский, но и математики-академики П. С. Александров и А. Н. Колмогоров: творцами художеств и науки были великие Леонардо и Гёте. А как ярко художественно, сколь образным языком написаны некоторые труды ученых негуманитариев, основанные на строгой логике научных доказательств, но предназначенные в том числе для широкой публики!