Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Итогом выступает собирательный профиль князя второй половины XVI в. Он свойственен, по мнению М. Рудерсдорфа, особому типу, стоявшему между старшим поколением реформационных властителей, переживших лихолетье религиозных смут, и позднейшей когортой князей XVII в., уже пожинавших плоды конфессионализации.

В отличие от Ф. Пресса лейпцигский историк в большей мере подчеркнул стабилизирующее значение лютеранской княжеской элиты в сохранении внутренней целостности Империи после 1555 г. Поколение князей эпохи Аугсбурга и конца века, с точки зрения М. Рудерсдорфа, незаслуженно забыто, поскольку именно их правительственная практика закрепила успехи религиозного компромисса. Князья той эпохи, бесспорно, внесли свой вклад в становление «территориальной государственности», но всегда были тесно связаны с общеимперской конъюнктурой и имперскими институтами, и это обстоятельство формировало не только региональную, но и общеимперскую , причем созидательную роль этих государей.

Однако выводы М. Рудерсдорфа ограничиваются лишь группой евангелических государей. Обобщающих работ по католической княжеской» элите до сих пор нет. Исследовательская парадигма Ф. Пресса остается, все еще не развернутой на широком синтетическом уровне.

Подготовительным этапом будущих обобщений могут выступать работы биографического жанра . Для большинства историков здесь характерно желание связать избранный персонаж с проблемой конфессионализации и устойчивости имперских структур, причем чисто региональный взгляд интегрируется в общеимперскую панораму. Одним из первопроходцев в этом направлении был тот же М. Рудерсдоф с его монографией о Людвиге IV Гессен-Марбургском. Это исследование предварило вышеуказанные результаты. В лице Людвига представлен блестящий призер лютеранского государя-традиционалиста, опиравшегося одновременно и на территориально-династический плацдарм, и на имперские структуры. Верность короне и стремление сохранить согласие в Империи выступали важными лейтмотивами его правительственной деятельности. Андреас Крауз и Дитер Альбрехт , написавшие прекрасные монографии о Максимилиане Баварском, показали наличие многих нитей, связывавших их героя с предшественниками времен Аугсбургского мира. А. Крауз, рассматривая феномен Максимилиана главным образом с привычных для него как исследователя высот сословной культуры, протестует против попыток модернизировать образ католического государя рубежа веков как «локомотива» решительных государственных и общественных реформ, хотя и причисляет своего избранника к представителям «раннего абсолютизма». А. Крауз видит картину в принципиально ином свете: князья кануна Тридцатилетней войны были прямыми наследниками консервативных традиций позднего средневековья, они видели свои задачи не столько в изменениях существующих структур, сколько в их сохранности. Максимилиан — типичный экспонент подобного консерватизма. Он обращен и к Империи, и к Баварии, и к церкви и во всех трех сферах предстает фигурой стабилизирующей, во всяком случае с ограниченным потенциалом радикализма. Лишь ураган Тридцатилетней войны придает больший динамизм его действиям, но не программе, всегда лежавшей в русле имперской и династической лояльности. Д. Альбрехт, в большей мере затронувший внешний аспект правления Максимилиана (отношения с Лигой, императором и протестантами), несколько преуменьшает традиционалистские основы его деятельности, но видит в нем фигуру общеимперской значимости, без поддержки которой судьба Дома Габсбургов могла бы быть иной.

Складывается впечатление, что оба исследователя молчаливо соглашаются с выводами М. Рудерсдорфа: как лютеранская элита, так и католическая (по крайней мере, на примере баварского курфюрста) стремилась сохранить внутреннюю устойчивость Империи, будучи тесно связанной с интересами короны и Старой Церкви. Укрепление территориальной власти не противоречило стабилизирующей роли князей в Империи. В случае если бы этот тезис получил подтверждение на множестве других примеров, мы бы оказались перед необходимостью не только подтвердить мнение Ф. Пресса, но и существенно изменить представление о княжеской элите. В качестве не только внешне замкнутого и сплоченного монолита, но и единой в отношении целей, программ и методов своих действий группы верхушка сословного общества выступала главной центростремительной силой, заинтересованной в сохранении Империи. От расклада сил в ее рядах зависела возможность развития новых кризисов, которые, разумеется, формировались более общими процессами конфессионализации, но свое разрешение могли найти лишь в воле имперских князей.

б) Династические ландшафты. Как и в позднее средневековье, во второй половине XVI в. вершину сословного айсберга венчало созвездие самых могущественных и авторитетных родов. Ими были собственно Габсбурги , саксонские Веттины , баварские и пфальцские Виттельсбахи , бранденбургские, франконские, а с 1525 г. — и прусские Гогенцоллерны , нижнесаксонские Вельфы. Вюртембергский Дом , гессенский Брабандский Дом , младшая линия Царингеров , правившая в Бадене, мекленбургский Вендский княжеский Дом Ободритов , ангальтские Аскании , померанский Дом Грайфенов , шлезвиг-голштинский Дом Ольденбургов , юлих-бергский Клевский Дом . К ним следует добавить еще множество «окняживших», т. е. получивших ко второй половине века статус имперских, семейств в Швабии и Франконии. Всего по подсчетам историков речь идет примерно о 80–90 семьях.

Практически весь ландшафт Империи распадался на зоны, если так можно выразиться, династических интересов. Империя выступала с этой точки зрения прежде всего сообществом ведущих Домов и династов. В отличие от позднего средневековья конфессиональная эпоха знаменовала собой фазу устойчивости, внешней корпоративной замкнутости этой ведущей группы. Курфюршеская коллегия в своей светской половине не знала перемен династического уровня: состав ее не пополнился представителями новых Домов. Лишь Вестфальский мир узаконил новое светское курфюршество — Верхний Пфальц, принадлежавший баварским Виттельсбахам.

Являясь элитарной и недосягаемой для низших ступеней дворянского сословия (случаи возведения в княжеское достоинство были чрезвычайно редки и будут отмечены в основном лишь в ходе Тридцатилетней войны), княжеская фракция, однако, ощущала внутренние структурные перемены. Если вертикаль княжеской корпорации была весьма стабильной, то горизонтальный срез являл определенную динамику. Речь идет в первую очередь об изменении баланса сил между отдельными Домами по причине, во-первых, расширения зон династических интересов, выражавшегося в приобретении новых территорий, а во-вторых, за счет усложнения владетельного ландшафта посредством династических разделов, что по-разному сказывалось на позициях отдельных родов.