Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Наконец, все исследователи эпохи, начиная с Э. В. Цеедена, связывают драматичные перемены со сменой поколений: в конце XVI в. сошли со сцены почти все творцы Аугсбургской системы. Их сменили властители, не чувствовавшие за собой столь большую ответственность за сохранение мира и не испытавшие тяжкие лишения религиозных войн последних лет царствования Карла. Многие из них оказывались скорее склонными к реваншу за неудачи предшественников, к ревизии, казалось бы, устоявшихся принципов, нежели к консерватизму и согласию.

Аксель Готтхард , например, в качестве символической даты разрыва между поколениями выставляет кончину курфюрста Августа Саксонского в 1586 г.: тогда сошел в могилу последний и, пожалуй, самый авторитетный участник созидания Аугсбургского мира.

Структурный анализ позволяет вычленить отдельные, тесно взаимосвязанные друг с другом компоненты кризиса. В числе главных в первую очередь следует отметить династическую распрю в Доме Габсбургов в начале XVII в., имевшую далеко идущие последствия для Империи в целом и особенно сильно сказавшуюся на общем положении Богемии в конфессионально-политическом пейзаже Империи. Вторым важным компонентом стал паралич имперских правительственных учреждений . Оказавшись без нормально работавших высших законосовещательных, законодательных и судебных инстанций, сословное общество вынуждено было направить энергию на созидание альтернативных структур. Наконец, третьим, территориальным слагаемым кризиса явилось все более отчетливое формирование радикальных группировок среди католической и протестантской княжеской элиты. Опираясь на региональные силы и иноземную поддержку, они не только «интернационализировали» саму имперскую политику, но и разрушали внутреннюю стабильность. Каждая их этих составляющих кризисного процесса имела свою собственную предысторию, по времени своего возникновения они могли различаться. Однако при всем том очевидно тесное взаимопереплетение их с более общими проблемами, восходившими к неразрешенным вопросам конфессионализации и Аугсбургской мирной системы. В самом деле, едва ли они получили бы столь большое значение, если бы не имели глубоких корней и не затрагивали наболевшие язвы общественной жизни.

В освещении деятельности этого императора вплоть до сегодняшнего дня мнения историков расходятся.

Рудольф являл собой образ, резко контрастировавший с коронованными предшественниками второй половины века. По воспитанию и склонностям он отличался от отца и дяди. Свою молодость будущий император провел в Вене, в насыщенной творческой и интеллектуальной ауре, еще не успевшей растаять после отречения Карла. Однако отправленный в 1563 г. в Испанию, где из династических соображений он вместе с братьями должен был провести семь лет, принц оказался совсем в иной среде: в строго католической атмосфере Мадридского двора, в таинственном мире сакрального придворного церемониала. Испанские порядки глубоко затронули его душу. Они если и не пробудили будущие наклонности, то, во всяком случае, сильно воздействовали на врожденные увлечения мистикой . Впоследствии, став властителем Империи, Рудольф поторопился воспроизвести у себя в Праге модель мадридского придворного стиля. Табуирование, постоянное сокрытие фигуры монарха от сторонних глаз выступало самой зримой чертой копирования. Если Фердинанд I, его дед, всегда сторонился испанской моды, всегда ощущал себя связанным прежде всего немецкой традицией наследственных земель, если Максимилиан II всюду, где можно, демонстрировал широту натуры, публичность и открытость людям, окружавшим его, и меньше всего соблазнялся строгой католической ортодоксией своих испанских родственников, то Рудольф, напротив, привез и оставил подле себя частицу испанского мира, притом немалую. Несомненно, здесь сказывались предрасположенности, прежде всего к высоким интеллектуальным сферам, а поначалу — в менее заметной форме — к глубоким психологическим переживаниям.

При жизни отца Рудольф сумел пройти важнейшие ступени, отделявшие его от престола. В 1575 г. он венчался венгерской короной и в 1576 г. без больших препятствий был провозглашен курфюрстами императором Священной Империи. Наряду с новыми вкусами Рудольф внес и более заметные нотки конфессионального ригоризма: в отличие от терпимого и вообще склонного к «увлечению» протестантизмом отца Рудольф был более дисциплинирован в вопросах католической веры. Сам он никогда не выражал сомнения в правильности догмы и старался соблюдать обряды. Но интеллектуальные и психологические наклонности придавали его католицизму в высшей степени оригинальный характер. Болезни, часто навещавшие его, усугубляли картину: с 80-х гг. в нем все заметней стала проявляться тяга к одиночеству, к мистике и оккультным наукам , что, впрочем, соседствовало с патронажем высокому искусству. С одной стороны, в покои имперского дворца получили доступ явные представители мистических традиций, от заурядных алхимиков и абсолютно ничтожных проходимцев, вплоть до совершенно темных личностей, к примеру, раввина Юдаха Лёва бен Бетцалеля, показывавшего Рудольфу якобы созданного им искусственного человека (легенда о Големе). С другой стороны, в окружении императора блистали крупнейшие европейские интеллектуалы, как-то астрономы первой величины тогдашней Европы швед Тихо де Браге и немец Иоганн Кеплер, удовлетворявшие, прежде всего, астрологические интересы государя. Наконец, Рудольф оказывал масштабное покровительство художникам и литераторам. Под его щедрой дланью в Праге возникнет т. н. « Рудольфинский, или Пражский, кружок », превратившийся в главный центр раннебарочной культуры Центральной Европы. В нем мы видим преимущественно нидерландских (фламандских), немецких, реже — итальянских мастеров. Главным космополитическим арбитром выступал фламандец Бартоломеус Шпрангер . известный не только своими художественными творениями, но и теоретическими взглядами. Среди всех прочих следует отметить Карела ван Мандера , оставившего любопытные биографические заметки о деятелях рудольфинской академии, и немца Ганса из Ахена , потакавшего историко-провиденцианалистскому настрою императора и создавшего великолепный цикл триумфальных полотен, прославлявших события и подвиги его царствования.