Борис Флоря - Куликовская битва. Сборник статей

Происходившая в 40–60-х годах XIV в. интенсификация процессов феодальной концентрации в Восточной Европе и осуществляемое на этой основе дальнейшее утверждение двух мощных государственных образований в этом регионе совпали по времени с ослаблением политического потенциала самой Ордынской державы, с усилением тенденций ее распада на отдельные улусы, с обострением династической борьбы и т. д. Хотя политическая жизнь Ордынской державы от смерти Джанибека (1357) до воцарения Тохтамыша (1381) характеризовалась усилением борьбы центробежных и центростремительных сил, равнодействующая этой борьбы складывалась все же в пользу сохранения относительной целостности Орды, отражением чего явилась деятельность известного ордынского правителя Мамая, оказавшегося способным, несмотря на все трудности внутриполитической жизни Орды, осуществлять довольно активную и даже наступательную политику в отношении восточноевропейских стран.

Тем не менее как ход событий в Орде, так и развитие восточноевропейских государств в 60–70-х годах XIV в. создавали во многом новую расстановку сил в Восточной Европе, обусловливали сложение новых политических отношений между Ордой, Московской Русью и Литовско-Русским государством. Это были годы, когда усилившееся Владимирское княжение пыталось расшатать власть Ордынской державы в Восточной Европе, стремилось нарушить в свою пользу то равновесие между Москвой и Вильно, поддерживая которое, ордынские правители сохраняли контроль над восточноевропейскими странами. Надо признать, что Владимирское княжение особенно много добилось на этом пути в 70-е годы XIV в., когда князь московский и владимирский Дмитрий Иванович отказался выплачивать дань Орде в прежних размерах, когда явно вопреки воле ордынских правителей стал интенсивно расширять фронт русских княжеств, готовых вести борьбу как против самой Ордынской державы, так и против ее союзников в Восточной Европе, в частности против Великого княжества Литовского и Твери. Масштабы этого нового объединения русских княжеств были продемонстрированы во время похода князя Дмитрия на Тверь в 1375 г.

Политическая сущность достигнутой в результате этого похода победы была юридически зафиксирована в докончальной грамоте «старейшего» московского князя Дмитрия Ивановича с «молодшым» тверским князем Михаилом. «А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья [Владимирского] и Новагорода Великого, под нами не искати», — провозглашала грамота [461].

Развитие событий в этом направлении свидетельствовало о том, что наметился кризис ранее сложившихся отношений между Москвой, Вильно и Ордой, наметился кризис всей восточноевропейской политики Ордынской державы. Если на протяжении предшествующих десятилетий Орде удавалось поддерживать равновесие между Владимирским и Литовско-Русским княжениями (путем насаждения «местного» сепаратизма в рамках названных политических образований, а также путем поощрения «великодержавных» устремлений этих великих княжений, путем их сталкивания, регулирования их территориального роста и т. д.), то теперь, в 70-е годы XIV в., в связи с явным усилением Северо-Восточной Руси и выходом Москвы из повиновения правители Орды оказались перед фактом нарушения сохранявшегося ранее равновесия, а следовательно, и перед возможностью крушения всей системы ордынского господства в Восточной Европе.

Теперь Ордынская держава должна была сделать все от нее зависящее, чтобы затормозить развитие политических событий в данном направлении, чтобы не допустить дальнейшего развертывания процессов интеграции Русской земли, явно наметившихся в связи с нарушением равновесия между двумя великими княжениями. В этих условиях, как известно, Орда перешла от дипломатического воздействия на политическую жизнь Владимирского великого княжения к чисто военному вмешательству, к организации серии военных походов, завершившихся появлением армии Мамая на Куликовом поле в 1380 г. Однако Куликовская битва не оправдала надежд Мамая: закончившаяся разгромом ордынской армии, эта битва не только не остановила наметившихся в 70-е годы процессов интеграции Руси, но, резко ослабив власть Орды над русскими землями, содействовала развертыванию этих процессов в небывалых до сих пор масштабах.

Чтобы убедиться в этом, следует более внимательно рассмотреть расстановку политических сил в Восточной Европе накануне Куликовской битвы и сразу после этого исторического события.

Так, если еще во время Тверского похода 1375 г. действительно создался широкий антиордынский фронт русских княжеств под эгидой Москвы, то в 1376–1379 гг. этот фронт несколько сузился, а его политические возможности в какой-то мере сократились. Это было связано не только с военным нажимом Орды на Северо-Восточную Русь (битвы на реке Пьяне 1377 г. и реке Воже в 1378 г.), но и с ее политическим воздействием на Рязань, Нижний Новгород, а также на Великий Новгород.

Хотя в исторической литературе и имеются попытки изобразить позицию Рязани накануне Куликовской битвы как нейтральную или даже как союзную Москве, есть прямые указания источников, подтверждающие факт политического сотрудничества Рязани с Ордой и Литвой в 1379–1380 гг. В сущности, московско-рязанское докончание 1381 г., возвращавшее рязанского князя Олега в положение вассала Дмитрия Донского, свидетельствовало о том, что в 1379–1380 гг. этот князь находился в стане противников Москвы.

Что касается взаимоотношений Москвы с Нижегородским княжеством накануне Куликовской битвы, то в данном случае следует учитывать не только широко известный факт политической пассивности суздальских князей на протяжении 1378–1382 гг. по отношению к московскому княжескому дому, но и некоторые обстоятельства церковно-политической и идеологической жизни Нижегородского княжества. Если Орда еще в середине XIV в. сквозь пальцы смотрела на появление рядом с московским митрополитом Алексеем литовско-русского митрополита Романа, если Орда была готова в 1371 г. санкционировать передачу Нижегородской епископии под контроль предполагавшегося тогда литовско-русского митрополита, то теперь ордынская дипломатия прямо стала поддерживать вопреки воле Москвы претензии суздальского епископа Дионисия на руководящую роль в жизни всей русской митрополии. Хорошо известно, что Орда содействовала переправке через свою территорию Дионисия в Царьград, где он должен был стать митрополитом всея Руси вместо московского претендента на этот пост.

Есть основания предполагать, что Орда была готова в тот период поддерживать выход на общерусскую арену и самого нижегородского княжеского дома, как это было сделано в 1360–1362 гг., когда нижегородский князь Дмитрий Константинович был обладателем владимирского стола и Великого Новгорода, а кроме того, и родственником Ольгерда (с 1354 г.). Видимо, нельзя считать случайностью и тот факт, что именно в это время на нижегородской почве возникла идея создания такого общерусского свода, который должен был обосновать приоритет Нижнего Новгорода в системе русских княжеств. Этим сводом, как известно, оказалась известная Лаврентьевская летопись.