Борис Флоря - Куликовская битва. Сборник статей

Весьма сложной оказывалась и позиция Великого Новгорода накануне Куликовской битвы. Если во времена Тверского похода 1375 г. Великий Новгород был сторонником Москвы, если в 1376 г. он отверг попытки нового литовско-русского митрополита Киприана подчинить ему Новгородскую епископию, то в 1377–1378 гг. поведение «боярской республики» стало постепенно меняться: сначала она занимала позицию нейтралитета в литовско-московском соперничестве, раздуваемом Ордой (об этом свидетельствовало нежелание новгородцев задерживать у себя полоцкого князя Андрея Ольгердовича, который из Литовской Руси был переправлен через Псков и Новгород в Москву), а потом, в 1379 г., открыто встала на путь сближения с Литвой, пригласив на берега Волхова одного из князей Литовско-Русского государства — Юрия Наримантовича. И хотя есть сведения, что весной 1380 г. снова наметилось какое-то сближение Новгорода с Москвой, а следовательно, и ослабление контактов с великим князем литовским Ягайло, тем не менее общее положение неустойчивого равновесия в Восточной Европе не позволило, видимо, тогда довести этот сдвиг в новгородско-московских отношениях до прибытия на берега Волхова представителя московского правящего дома, до оформления реально действовавшего союза Новгорода с Дмитрием Донским.

Однако, чем дальше от Москвы отдалялись Рязань, Нижний Новгород и Великий Новгород, тем настойчивее добивался московский князь Дмитрий консолидации остальных княжеств Северо-Восточной Руси, тем энергичнее он устанавливал политические контакты с определенными группировками литовско-русских князей, в частности с полоцким князем Андреем Ольгердовичем, брянским князем Дмитрием Ольгердовичем, Дмитрием Волынским, а возможно, и с самим князем Кейстутом.

Таким образом, в создавшихся условиях возникла та ситуация непрекращающейся перегруппировки сил, при которой ни одна из соперничающих сторон не обладала очевидным превосходством. И все же, несмотря на отсутствие явного перевеса, несмотря на ослабление своего политического потенциала по сравнению с периодом Тверского похода 1375 г., Москва сумела создать такую консолидацию сил Русской земли, которая оказалась достаточной для решительной победы на Куликовом поле.

Есть основания утверждать, что большой военный успех Дмитрия Донского был обусловлен пе только его полководческим искусством, не только недостаточной боеспособностью армии Мамая, но и рядом чисто политических факторов. По-видимому, прежде всего два важных обстоятельства сыграли роль в исходе этого сражения: во-первых, создание московским князем сравнительно широкого антиордынского фронта русских княжеств, привлечение под свои знамена князей из Залесской Руси, а также из Руси Юго-Западной — Руси Литовской [462]; во-вторых, сковывание инициативы тогдашнего главы Литовско-Русского государства Ягайло путем установления скрытых пока контактов с определенными кругами западнорусских феодалов, а возможно, даже с самим митрополитом Киприаном и князем Кейстутом.

Если эти политические обстоятельства содействовали Куликовской победе, то сама победа, значительно ослабив Орду, создала в Восточной Европе качественно новую политическую ситуацию, при которой искусственно сдерживавшиеся до сих пор объединительные процессы получили простор для своего развития. Торжество Дмитрия Донского на Куликовом поле не только положило конец неустойчивому равновесию между Москвой и Вильно, но и превратило Владимирское княжение в ведущую силу консолидации русских земель.

Наиболее ярким показателем этих важных сдвигов в политической жизни Восточной Европы были перемены в судьбе тогдашнего главы литовско-русской церкви Киприана. Если до Куликовской битвы Киприан, выступая критиком Дмитрия Донского, являлся конкурентом московских ставленников на русскую митрополию, то теперь, после одержанной победы и превращения Москвы в главный центр процесса консолидации русских земель, Киприан с его планами создания общерусской митрополии стал естественным союзником Дмитрия Донского. В этих условиях вполне закономерным было то, что по приглашению самого великого князя Дмитрия Ивановича в мае 1381 г. Киприан торжественно въехал в Москву, став митрополитом с широкими общерусскими полномочиями. Не удивительно, что в этих условиях изменились отношения Москвы с Рязанью, Тверью, Великим Новгородом, возможно даже с Нижним Новгородом.

Наиболее показательными были перемены в развитии московско-рязанских отношений. Мы знаем, что они были враждебными накануне и во время Куликовской битвы. Об этом свидетельствуют не только многие памятники Куликовского цикла, но и сам акт докончания, заключенного между Москвой и Рязанью в 1381 г. [463]с целью возвращения рязанского князя из антимосковского лагеря в русло московской политики. Этим докончанием, санкционированным уже находившимся тогда в Москве митрополитом Киприаном, не только провозглашалось прекращение соперничества между Москвой и Рязанью, но и декларировалось установление самого тесного сотрудничества между ними, сотрудничества, в котором рязанский князь Олег Иванович в качестве «младшего» брата Дмитрии Донского должен был следовать всем зигзагам московской политики как в рамках Владимирского княжения, так и на международной арене, в частности в своих отношениях с Великим княжеством Литовским. Он должен был расторгнуть союзные отношения с Ягайлом, но. вместе с тем допустить восстановление добрососедских отношений с Литвой, если ее возглавит другой князь, расположенный к Москве.

Есть основания говорить о наступившем в 1381 г. сближении Москвы с Великим Новгородом. Если в 1379 г. на берегах Волхова присутствовал, как мы знаем, представитель Литовско-Русского княжества Юрий Наримантович, то в 1381 г. его здесь уже не было; зато тогда уже были восстановлены отношения Великого Новгорода с великим князем московским [464], а новгородская церковь, возглавленная архиепископом Алексеем, была в подчинении митрополита Киприана (находившийся на берегах Волхова в 1381 г. суздальский епископ Дионисий, видимо, был также подконтролен митрополиту Киприану) [465]; сам же Дионисий стал митрополитом, как известно, лишь осенью 1383 г., когда Константинополь, следуя политике нового хана Тохтамыша, нацеленной на поддержание равновесия между Литовской Русью и Владимирским княжением, стал противопоставлять митрополиту Киприану, оказавшемуся в Киеве, митрополита Дионисия, который должен был находиться в Северо-Восточной Руси. О сближении Москвы с Великим Новгородом в 1381 г. говорит и факт закладки в этом же году на новгородской территории церкви св. Дмитрия [466].

Живучесть традиции политического сотрудничества Великого Новгорода с тем «великим княжением», которое в данный момент оказывалось победителем в соперничестве с другим «великим княжением», так же как и постоянство использования этой традиции ордынской дипломатией, подтверждаются практикой раздачи ханских ярлыков на русские земли тем или иным их «преуспевающим» правителям.