Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Много лет спустя я был с писательской делегацией на подобной фабрике для обогащения металлической руды. Кажется, вольфрамовой. Многое похоже. Но работают там в специальных респираторах. И вообще — техника безопасности, охрана труда. А на Бутугычаге не было никакой охраны труда. Естественная логика того времени — зачем смертникам охрана труда?»

Однако надо отметить, что на урановых рудниках у заключённых были и особые привилегии. Во-первых, здесь чётко соблюдались зачёты рабочих дней. Так, Шаламов в рассказе «Иван Фёдорович» замечает: «Он получал зачёты — по три дня за день — как перевыполняющий план работы урановых рудников Колымы, где за вредность зачёт выше “золотого”, выше “первого металла”». Во-вторых, на уране рабочим начислялась довольно высокая заработная плата. Мой покойный тесть, Алексей Васильевич Макаров, отбывал срок наказания в то время, когда закрывались урановые разработки. Многих заключённых с Бутугычага перебрасывали в сибирские лагеря (что считалось смягчением режима). Алексей Васильевич вспоминал, что на сибирских заключённых колымчане произвели неизгладимое впечатление: роскошные дублёнки, шикарные унты, расписные рукавицы и шарфы… А главное — пачки денег, которыми колымские зэки швыряли направо и налево. Сибиряки назвали это событие «этап Дедов Морозов»…

Создаётся впечатление, что песню об «атомной руде» сочиняли люди, которые сами не имели к урановым рудникам никакого отношения. Всё это смотрится как малохудожественная самодеятельность. Особенно строка о том, что блатные отнимали у арестантов последнюю пайку. Урановые рудники как раз обеспечивались лучше всех остальных лагерей, и за пайку там уж точно не дрались.

Зато следующий перепев создан наверняка уголовниками, и в нём присутствуют все атрибуты, присущие классическому песенному блату в его самых дурных и пошло-сентиментальных образчиках. Это — расшифровка аудиозаписи «Ванинского порта» в исполнении некоего В. Чутко, сделанная в конце 1960-х — начале 1970-х годов. После первых шести традиционных куплетов «колымского гимна», которые завершаются словами —

— следует огромный «хвост» импровизации на тему «старушки-мамы»:

Песня чётко распадается на две составные части. Первая — классический текст, вторая — «самопал» низкого пошиба, комментировать который бессмысленно, настолько он беспомощен. Это «продолжение» интересно как попытка приблизить, вернее, низвести великую лагерную песню до уровня примитивного блатняка. Причём попытка далеко не единственная — есть не один пример «обогащения» «Ванинского порта» ещё более чудовищными перлами блатных стихоплётов — впрочем, тоже достаточно традиционными для жанра тюремного романса. Однако они не привились и были отторгнуты. Это ещё раз свидетельствует о том, что фольклор всё-таки оставляет в своей сокровищнице лучшие образцы жанра и отметает всякий мусор.

В то же самое время сохранилась остроумная переработка-пародия, созданная в середине 1950-х годов московскими студентами, которых посылали убирать урожай на целинных землях Алтая:

Песня эта приведена в сборнике Джекобсонов с пометой: «Записано от Артура Будакова, 1938 г.р., в Усть-Тальменка Алтайского края в 1957 году». Таким образом, можно определённо утверждать, что «Ванинский порт» к середине 1950-х был широко известен даже среди молодёжи. Да что там: в повести Михаила Бобовича «К северу от Вуоксы» студентки-филологи второго курса Ленинградского университета поют «Ванинский порт» в октябре 1953 года по дороге в карельский колхоз на картошку!

Да, грустно за страну, в которой великой народной становится мрачная лагерная песня. Но в то же время я чувствую себя счастливым — потому, что у моего народа есть поэты, которые способны в самых страшных, нечеловеческих условиях создавать такие пронзительные шедевры песенной классики.