Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Ярко описал «доплывание» Варлам Шаламов в рассказе «Лёша Чеканов, или Однодельцы на Колыме»: «Доходяга, тот, кто “доплыл”, не делает этого в один день. Копятся какие-то потери, сначала физические, потом нравственные… В процессе “доплывания” есть какой-то предел, когда теряются последние опоры, тот рубеж, после которого всё лежит по ту сторону добра и зла, и самый процесс “доплывания” убыстряется лавинообразно… Для этой цепной реакции в блатном языке есть гениальное прозрение — вошедший в словарь термин “лететь под откос”… Потому-то и была отмечена в немногочисленной статистике и многочисленных мемуарах точная, исторически добытая формула: “Человек может доплыть в две недели”. Это — норма для силача, если его держать на колымском в пятьдесят-шестьдесят градусов холоде по четырнадцать часов на тяжёлой работе, бить, кормить только лагерным пайком и не давать спать. Потому-то и генерал Горбатов, попав на прииск “Мальдяк”, сделался полным инвалидом в две недели».

Быстрее всего доходягами становились люди, по роду вольной деятельности не связанные с тяжёлым трудом, — интеллигенция, управленцы. Г. Фельдгун в «Записках лагерного музыканта» пишет: «В подобную касту неприкасаемых чаще всего попадали интеллигенты, непривычные к физическому труду, не получавшие посылок и не имевшие какой-либо, пользующейся в лагере спросом, профессии, например повара, парикмахера, портного, сапожника. Кроме того, они особенно трагично переживали свою арестантскую участь и быстро опускались. Из рабочих бригад и бараков их выгоняли, что означало сесть на пайку в 200 грамм хлеба. В результате организм слабел, ничему уже не мог сопротивляться, и наступало полное истощение. Доходяги вылизывали чужие миски, лазали по помойкам. Их обкрадывали, били. Это была полная, сначала духовная, а затем и физическая деградация, обычно кончавшаяся смертью».

Образ такой опустившейся лагерницы предстаёт в описании Евгении Гинзбург: «Никто уже почти не вспоминает о том, кем была, например, на воле Елена Николаевна Сулимова, жена бывшего председателя Совнаркома РСФСР. Научный работник, врач, она воспринимается теперь всеми только как доходяга. Даже не доходяга, а настоящий фитиль. Она не расстаётся с задубевшим от грязи бушлатом, прячется от бани и ходит по столовой с большим ведёрком, в которое она сливает изо всех мисок остатки баланды. Потом садится на ступеньки и жадно, как чайка, глотает эти помои прямо из ведра. Уговаривать её бесполезно. Она сама забыла себя, прежнюю».

Киносценарист Валерий Фрид в мемуарах «58 с половиной, или Записки лагерного придурка» вспоминает ещё более отвратительную степень падения: «До чего же трудно голодному человеку не переступить черту! Впадали и в полный маразм. Так, Юлию Дунскому признался один фитиль, что подкармливается корочками сухого кала; собирать их он рекомендовал в уборной возле барака ИТР — инженерно-технических работников: те питаются лучше и экскременты у них более калорийные». И раз мы коснулись темы «нижепоясничной», вспомним известную русскую поговорку о том, что в нашем отечестве всё делается через жопу. На Колыме она приобрела, по Фриду, буквальный смысл: «После бани нас повели на “комиссовку”. Врач и фельдшер определяли на глаз, по исхудалым задницам, кому поставить в карточку ЛФТ — лёгкий физический труд, кому СФТ — средний, кому — тяжёлый, ТФТ. Ягодицы у меня были в порядке, но краснопресненские ножевые раны ещё не совсем зажили, мокли — поэтому мне прописали СФТ».

В повести «Байкальский адмирал» В. Крайнева и Л. Скворцова этот процесс описан подробно:

«Для осмотра заводили зэков к врачу по десять человек.

— Раздевайтесь догола, — командовал Никитин. — Постройтесь в одну шеренгу.

Заключённые становились в один ряд, а врач шёл позади строя и щипал каждого за ягодицу.

— Понимаешь, Лёва, — объяснял потом Скворцову Никитин. — У дистрофиков в первую очередь задница подсыхает. Ухватишь одного за ягодицу, и если не промять руками, пальцами кожу и мясо — первая категория. У второй категории кожа уже дряблая и от кости отделяется почти без усилия. Дистрофиков третьей категории и щупать не надо. От них из задницы и изо рта одинаково воняет. Эти уже не жильцы на белом свете. Во всяком случае, в тюрьме им уже не подняться на ноги».

Замечание по поводу вони изо рта заставляет нас вспомнить о другой мрачной строке «Ванинского порта»:

Или, как поётся в одном из вариантов:

В клинической картине цинги второй и третьей степени, описанной ещё Гиппократом как «илеос кровавый», дурной запах как симптом болезни упоминается первым: «изо рта плохо пахнет, дёсны отделяются от зубов, из ноздрей течёт кровь, язвы на ногах, цвет кожи делается гранитным». Цинга действительно была настоящим бичом для лагерников Колымы. Хотя, если верить официальной пропаганде, её здесь не существовало. Уже известный нам сказочник Берзин в середине 1930-х бодро рапортовал: «Голод, цинга как неизменные спутники сопровождали открытие и разработку золотоносных районов… Начиная с 1933 года Колыма не знает цинготных заболеваний. С извечным таёжным врагом покончено». Допускаем, что при Берзине цинготные проявления ещё не достигли катастрофических размеров. Но с конца 1930-х эта болезнь становится бичом Колымы. Как отмечает И. Джуха: «С 1938 года при новом графике и новом рационе золотой забой в три недели превращал здорового человека в “доходягу”. Очень быстро наступало истощение, начиналась цинга, пухли ноги».

Цинга лютовала в лагерях (и не только колымских) и в 1950-е годы. Так, Екатерина Белоус, которая работала в лазарете для заключённых посёлка Ванино, рассказывала: «В 1951 году среди заключённых свирепствовала цинга, больных было много. Ноги покрывались язвами, кровоточили, выпадали зубы». «Вольный» врач Юрий Шапиро, лечивший на Колыме с 1954 по 1958 год, вспоминает: «Начало моей работы совпало с периодом начала распада системы Дальстроя, закрывались лагеря, и на волю хлынул поток обездоленных людей, почти поголовно больных… Ко мне на приём в поликлинику, который я проводил каждый день, приходили десятки освободившихся из лагеря людей с последствиями цинги, отморожениями, огромными грыжами, букетом хронических заболеваний».

Цинга вызывается острым недостатком аскорбиновой кислоты (витамина С) и в обыденном представлении чаще всего связывается с кровотечением дёсен и выпадением зубов. В лагерях подобные процессы доходили до крайних форм: на дёснах появлялись язвы, изо рта жутко воняло, гнила вся слизистая оболочка ротовой полости. Но цинга поражала не только рот: тело покрывалось тёмно-красными пятнами, появлялись кровотечения из слизистых оболочек и внутренних органов, особенно часто — из носа, а также желудочные, кишечные («цинготный понос»), бронхиальные, почечные и т. д. Всё это сопровождалось чудовищной слабостью, вялостью, быстрой утомляемостью, болями в крестце и нижних конечностях. При сопутствующих голоде и тяжёлом физическом труде цинга нередко приводила к смерти.