Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Заодно вспомним, что северным сиянием увлеклись девушки. Сам арестант был во власти более приземлённых чувств, и сияние его не особо интересовало. Вот такое различие мужской и женской ментальности. Не подумайте, что это — просто ирония. Воспоминаний о северном сиянии в мемуарах бывших узников ГУЛАГа не так много, но мы отыскали подобного рода описания как в мужском, так и в женском вариантах.

Вот отрывок из воспоминаний Николая Билетова «С 32-го на Колыме»: «Начало темнеть. По горизонту справа налево двинулись чёрные и красные столбы — началось северное сияние. С каждой минутой столбы делаются всё ярче, контрастнее, удлиняются и движутся всё быстрее и быстрее. Создаётся впечатление, что находишься внутри гигантской карусели. За столбами, в тёмной синеве, зажглись звёзды, повисла жёлто-красная луна. Уже с трудом передвигаю ноги. До рези в глазах вглядываюсь в ночь: не покажется ли спасительный огонёк такого желанного сейчас лагеря, где в дымном и вонючем, но тёплом бараке накормят горячей баландой, дадут место на нарах…» Итак, лагерник лаконично пересказывает визуальное впечатление от «свечения верхних слоёв атмосферы», но более его заботит другое: как бы поскорее добраться до тёплого барака и баланды.

А теперь ровно та же ситуация глазами женщины-зэчки Валентины Мухиной-Петринской, автора мемуаров «На ладони судьбы»:

«Мир внезапно изменился. Он уже не был таким белым и однотонным, он блистал, как радуга. Не так, когда она нежно сияет далеко-далеко на горизонте, а как если бы эта радуга чудесно приблизилась и вы очутились в самом центре её прекрасного, ослепительного полыхания…

Никакие слова не могли передать то, что творилось в пространстве! Не существовало подобных красок, чтобы художник изобразил на полотне это. Может быть, только музыка могла передать то, что я видела в ту ночь, оставшись одна в пространстве, — философский смысл виденного. Учёные утверждали, что полярное сияние беззвучно. Пусть так. Но я слышала его. Пусть что угодно говорит наука, но я буду утверждать, пока живу, что я слышала полярное сияние…

Из самого зенита неба, затмив созвездие Большой Медведицы, стремительно вылетали одна за другой длинные лучистые стрелы — всё быстрее и быстрее, догоняя друг друга, зажигая облака. Скоро весь небосвод пылал странным приречным холодным огнем. На фоне отдельных жутких, фиолетовых провалов ещё ярче разгорался этот свет… Огня было уже так много, что он стекал с неба, с гор, зажигая снег голубым, зелёным изумрудным, жёлтым огнём».

Положа руку на сердце: две трети описания (занимающего несколько страниц) мне пришлось сократить. Однако и без того видно, насколько по-разному действовало северное сияние на лагерников и лагерниц. Мужчины торопились в вонючий, но тёплый барак, женщины слушали музыку сфер. Конечно, вселенских выводов из этого сопоставления делать не стоит. В условиях тяжёлого лагерного существования и среди женщин многим было не до любования сказочными явлениями атмосферы. Но всё-таки женская натура более склонна к аффектации и к восприятию красоты.

Вот как, например, описывает Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» бывшую лагерницу Сачкову, посаженную в 19 лет: «Её привезли в тундру под Норильск, так и он ей “показался каким-то сказочным городом, приснившимся в детстве”. Отбыв срок, она осталась там вольнонаёмной. “Помню, я шла в пургу, и у меня появилось какое-то задорное настроение, я шла, размахивая руками, борясь с пургой, пела «Легко на сердце от песни весёлой», глядела на переливающиеся занавеси северного сияния, бросалась на снег и смотрела в высоту. Хотелось запеть, чтоб услышал Норильск: что не меня пять лет победили, а я их, что кончились эти проволоки, нары и конвой… Хотелось любить!”»

Да, женщина и мужчина — существа из разных миров…

Нынешнему читателю может показаться странной ситуация, когда мужчина-заключённый свободно бродит и общается с осуждёнными женщинами. Сейчас такое возможно разве что в колониях-поселениях, то есть при почти вольном режиме исполнения наказания. Прежде такой «зоной свободного общения» оставались также больницы для осуждённых: там допускалась хозяйственная обслуга из числа женщин-арестанток, что способствовало их интимной связи с пациентами. Сейчас пребывание осуждённых разного пола в таких больницах категорически запрещено: «Мужчины, женщины и несовершеннолетние, а также подозреваемые и обвиняемые, проходящие по одному уголовному делу, больные с различными инфекционными заболеваниями содержатся раздельно» [22] Приказ Минздрава и соцразвития РФ от 17 октября 2005 года «О порядке организации медицинской помощи лицам, отбывающим наказание в местах лишения свободы и заключённым под стражу». .

Вообще-то сталинский ГУЛАГ тоже предполагал изоляцию женщин от мужчин. Вот только степень этой изоляции в разные периоды отличалась.

До 1930 года содержание заключённых в местах лишения свободы регулировалось внутренними инструкциями ОГПУ. Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, принятый 16 октября 1924 года, вообще не предусматривал существования лагерей. В пункте А статьи 46 перечислялись следующие учреждения для применения мер социальной защиты исправительного характера: 1) дома заключения, 2) исправительно-трудовые дома, 3) колонии — сельскохозяйственные, ремесленные и фабричные, 4) изоляторы специального назначения, 5) переходные исправительно-трудовые дома. Ни слова о раздельном содержании заключённых женщин и мужчин.

В «Положении об исправительно-трудовых лагерях», утверждённом СНК СССР 7 апреля 1930 года, этот вопрос тоже не затрагивается.

Впервые разъяснение дано в Исправительно-трудовом кодексе РСФСР 1933 года. В статье 47 главы 2 («Приём и содержание лишённых свободы») ясно сформулировано: «В местах лишения свободы женщины обязательно размещаются отдельно от мужчин, а несовершеннолетние — отдельно от взрослых». Однако каким образом осуществляется изоляция, непонятно. Лишь в пункте 11 «Временной инструкции о режиме содержания заключённых в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР» 1939 года вскользь упомянуто: «Посещение женских общежитий заключёнными мужчинами и наоборот запрещается (за исключением лиц адм. персонала)». То есть женщины и мужчины находились в одной зоне, но в разных бараках.

Вот что рассказывает бывший лагерник Сергей Снегов о довоенном ГУЛАГе: «Женские бараки существовали в каждой из наших лагерных зон, но женщин и в лагере, и в посёлке — “потомственных вольняшек” либо освобождённых — было много меньше, чем мужчин. Это накладывало свой отпечаток на быт в зоне и за пределами колючей проволоки. Женщины, как бы плохо ни жилось им в остальном, чувствовали себя больше женщинами, чем во многих местах на “материке”. За ними ухаживали, им носили дары и хоть их порой — в кругу уголовников — и добывали силой, но добывали как нечто нужное, жизненно важное, в спорах — до поножовщины — с соперниками… Женщины ценили своё местное значение, оно скрашивало им тяготы сурового заключения и жестокого климата. Я иногда читал письма уехавших подругам, оставшимся на Севере: очень часто звучали признания — дура была, что не осталась вольной в Норильске, а удрала назад на тепло и траву. Есть здесь и тепло, и трава, только здесь я никому не нужна, а вкалывать надо почище, чем в Заполярье… Женщин не селили в особых зонах, а размещали их в бараках во всех лаготделениях — лишь немного в стороне от мужских. Это особых трудностей не причиняло, даже коменданты не суетились чрезмерно, пресекая слишком уж наглые — чуть ли не на глазах посторонних — свидания парочек».