Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Одновременно усиливалась изоляция заключённых женщин от мужчин. Как пишет Солженицын, в Кенгире с этой целью возвели стену высотой пять метров и поверху пустили провод высокого напряжения. Однако перемены возымели обратный эффект:

«С отделением женщин резко ухудшилось их общее положение в производстве. Раньше многие женщины работали прачками, санитарками, поварихами, кубовщицами, каптёрщицами, счетоводами на смешанных лагпунктах, теперь все эти места они должны были освободить, в женских же лагпунктах таких мест было гораздо меньше. И женщин погнали на “общие”, погнали в цельно-женских бригадах, где им особенно тяжело. Вырваться с “общих” хотя бы на время стало спасением жизни. И женщины стали гоняться за беременностью, стали ловить её от любой мимолетной встречи, любого касания…

“Как же девочку назовёшь?” — “Олимпиадой. Я на олимпиаде самодеятельности забеременела”. Ещё по инерции оставались эти формы культработы — олимпиады, приезды мужской культбригады на женский лагпункт, совместные слёты ударников. Ещё сохранились и общие больницы — тоже дом свиданий теперь».

С 1 января 1948 года по 1 марта 1949 года число осуждённых женщин с детьми возросло на 138 %, беременных женщин — на 98 %. На 1 марта 1949 года в «стране Зэкландии» находилось 26 150 женщин с детьми и 9100 беременных женщин — 6,3 % от общей численности лагерниц. Правда, начальник ГУЛАГа Георгий Добрынин пояснял: «Наличие этих контингентов осуждённых женщин объясняется поступлением подавляющего большинства их в места заключения с детьми и в состоянии беременности. Случаи возникновения беременности в местах заключения незначительны».

Объяснение справедливое. Следует добавить, что к этому времени в стране поднялась волна возмущения чудовищной практикой судов, которые бросали за «колючку» беременных женщин и матерей с детьми-малолетками. В правительство поступали тысячи жалоб. В мае 1948 года Сталин и его окружение получили письмо от журналистки А. Абрамовой. Она сообщала о тяжёлом положении матерей и беременных женщин, осуждённых по указам от 4 июня 1947 года за мелкие кражи. Абрамова просила создать правительственную комиссию по пересмотру таких дел. В качестве аргумента приводилось и то, что такая практика слишком дорого обходится государству. По сведениям того же Добрынина, стоимость содержания детей в местах заключения составляла свыше 170 миллионов рублей в год, а неработающих беременных женщин и кормящих матерей в декретный период — около 65 миллионов рублей в год.

Власть прислушалась. С одной стороны, 22 апреля 1949 года последовал указ Президиума Верховного Совета СССР «Об освобождении от наказания осуждённых беременных женщин и женщин, имеющих малолетних детей». На свободу досрочно вышли 55 657 лагерниц с детьми и беременных, а через некоторое время — ещё 28 560 женщин, имевших детей вне мест заключения. Однако, как и прежде, указ не коснулся колхозниц и работниц, осуждённых по закону от 7 августа 1932 года и указам от 4 июня 1947 года.

Абрамову также поддержал председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Шверник. Он 5 августа 1948 года сообщил Сталину о многочисленных заявлениях от осуждённых и их родственников, в которых указывалось на бессмысленную жестокость судов, каравших за мелкие преступления огромными сроками. Шверник предложил пересмотреть дела осуждённых по указам от 4 июня 1947 года за мелкие кражи и переквалифицировать эти преступления по указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 августа 1940 года «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и хулиганство» (санкция — один год тюремного заключения). Начались массовые пересмотры дел, что способствовало дополнительному исходу матерей с малолетними детьми и беременных женщин на свободу.

А 28 августа 1950 года выходит указ Президиума Верховного Совета СССР, согласно которому из мест заключения вышли 100 % беременных женщин и матерей, имевших при себе детей в лагерях, а также 94,5 % женщин, у которых малолетние дети оставались на свободе. Всего была освобождена 119 041 лагерница из 122 738 «мамок» (остальные вышли на свободу чуть позже).

Это в значительной мере сняло напряжение. Зато ещё более подстегнуло стремление оставшихся заключённых женщин к сожительству и беременности. Они находили для этого всевозможные лазейки, что отмечено в «Докладной записке о состоянии лагеря Строительства № 503 МВД СССР», составленной в июне 1951 года. Документ сообщал, что распоряжение об изолированном размещении женщин от мужчин выполняется не полностью, и, как следствие, в колонне № 54 «на день проверки было зарегистрировано 8 беременных женщин, кроме этого, в апреле 11 беременных были переведены в другую колонну… На колонне № 22… зарегистрировано 14 случаев беременности».

Однако в ту пору героиня «колымского романса» была уже на свободе.

Можно довольно точно определить, когда именно происходили события, о которых повествует романс.

Из текста следует, что сын у лагерной пары родился уже на воле. Причём будущая мама освободилась, будучи в положении, но не столь явном, чтобы её перевели в лагерный «дом малютки». Ведь как сообщает герой песни: «Я провожал тебя тогда на пристань», то есть лично отвёл любимую из лагеря до парохода (каким образом зэк попал на пристань, неизвестно; возможно, работал на бесконвойном передвижении).

А перед этим указано и время года: «Пришла весна». В какую же именно весну произошло расставание? Вряд ли в военную. Конечно, Ростов-на-Дону (судя по тексту, героиня песни — ростовчанка) был освобождён советскими войсками уже 19 февраля 1943 года, но во время войны бывших заключённых по выходе из лагеря обычно оставляли вольнонаёмными на Севере. Нужно было работать для фронта, для победы. 1945 год тоже не очень подходит: ведь 18 января прошла «калининская амнистия», под которую попало большинство беременных женщин. Будь героиня в положении, она покинула бы лагерь по этому указу. Но в песне говорится: «и кончился твой срок», то есть подруга отбыла наказание полностью. Значит, речь идёт о марте-мае либо 1946, либо 1947 годов.

Правда, есть оговорки. Во-первых, даже если мы исключаем, что возлюбленная лирического героя была бандиткой, убийцей или рецидивисткой, остаётся вероятность того, что её осудили как «политическую» по 58-й статье или же «за колоски» по указу от 7 августа 1932 года. Тогда понятно, почему она не попадала под январский «калининский» указ. Во-вторых, она могла забеременеть и в короткий отрезок времени после указа — февраль, март, апрель или даже начало мая. Так что время действия песни сводим к весне 1945,1946 или 1947 годов.

А когда же вышел на свободу наш лирический герой — папаша ростовского мальчика? Как можно понять из строк —