Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Филопатор выздоровел и, возвращаясь в Египет, стал придумывать наказание для этого высокомерного народа. Сначала он прибыл в Мемфис, и воодушевление жителей этого города прервало его мрачные размышления. Царя встречали почти так же, как Александра за сто лет до этого. Верховный жрец приветствовал его, называя возлюбленным Исиды, горожане видели в нем выдающегося полководца. Победа была увековечена на стеле с изображением царя с македонской пикой в руке, без седла сидящим верхом на боевом коне, позади которого едет Арсиноя с развевающимися волосами. У ног Филопатора изображен азиат на коленях, справа от него стоит Арсиноя, «владычица Обеих Земель», а слева – божественная триада, состоящая из Осириса, Исиды и Хора. Затем следовала надпись, составленная от имени собрания египетских жрецов, в которой прославлялись добродетель и доблесть «царя Птолемея, мстителя за своего отца» и содержалось указание о необходимости установить в каждом храме статую царя, которая должна стоять рядом с изваянием местного божества, подносящего правителю «меч победы». Изображение и текст на стеле искажали исторические события, ведь истинным героем битвы при Рафии был не Филопатор, а Сосибий.

Царь поплыл вниз по течению реки на своем огромном таламеге – судне для развлечений, в каюте которого была оборудована царская опочивальня и которое представляло собой уменьшенную копию таламега, построенного дедом Филопатора. Он пришвартовывался в Саисе и других портовых городах, где выслушивал поздравления. Все это путешествие было придумано для того, чтобы позволить александрийцам приготовиться к встрече своего правителя. Филопатор все еще не удовлетворил свою жажду похвалы, но Агафоклея умела устраивать пышные торжества, и ее любовник целый день со счастливым видом гордо выступал по улицам, усыпанным зрителями, нещадно толкавшими друг друга, чтобы только мельком увидеть вернувшегося с победой царя. Победа при Рафии заставила людей позабыть о преступлениях и безрассудстве, и правитель воспользовался этой возможностью, чтобы принять прозвище Филопатор, «сын возлюбленного отца» [42].

Царь поблагодарил солдат за старания, пожелал им счастья и здоровья, а победу приписал «невидимой помощи наших богов и нашей собственной храбрости». Это скромное признание зародило надежду на то, что Филопатор отвернулся от зла. Однако это было не так. Во время праздника он размышлял о том, как бы проучить еврейскую общину, жившую в Египте, отплатив ее членам за унижение, которому ему пришлось подвергнуться в Иерусалиме.

Половина жителей хоры и все александрийцы, несомненно, готовы были поддержать его в этом стремлении. В столице у евреев было немного поклонников, а друзей – еще меньше. Ведь они конкурировали с другими жителями Египта в торговых делах. К тому же их презирали, относясь к ним как к своего рода отбросам. Еще большее раздражение вызывало их нежелание поклоняться другим богам, кроме собственного, и греки с пренебрежением говорили о членах общины, не желавших сделаться «участниками исконного жречества».

С воодушевлением узнав об этом, Филопатор приказал арестовать «этих нечестивых подлецов, предателей и врагов, прячущихся за нашими спинами», связать им руки и вместе с семьями доставить в Александрию. Там, загнанные на ипподром, где всем им едва нашлось место, несчастные изнемогали, ожидая, пока царь наконец не успокоится. Когда на арене больше не осталось места, Филопатор призвал Ермона, «заведовавшего слонами», и приказал ему накормить животных ладаном и напоить вином, после чего, обезумевших, их следовало по сигналу выпустить на евреев, чтобы они до смерти раздавили этих отвратительных людей. Но в час, назначенный для совершения преступления, царь спал, и никто не осмеливался разбудить его. Он проснулся ближе к закату и перенес казнь на следующее утро.

На рассвете Ермон вывел 500 слонов на арену и выставил их в линию. Евреи, находившиеся внутри, поняли, что их ожидает. Мужья в последний раз обняли своих жен, матери – детей, а воздух наполнился криками ужаса и горькими рыданиями. Но престарелый священник Елеазар в какой-то момент приказал своим сородичам замолчать. Затем он сделал несколько шагов вперед, упал на колени и обратился с последней молитвой к богу Израиля. Тотчас же на землю из небесных врат «сошли два славных и страшных Ангела» и стали против взволнованных слонов. Испуганные этим явлением, огромные животные двинулись к выходу, и зрители задержали дыхание. С этим небесным знамением вынужден был считаться сам Филопатор, и все евреи целыми и невредимыми вернулись домой [43].

Сосибий в это время находился в Сирии, где обсуждал с Антиохом III условия перемирия. Мир был крайне необходим им обоим: одному – чтобы разобраться со своим вероломным наместником в Малой Азии Ахеем, а второму – чтобы следить за ходом Второй Пунической войны, в которой, пока она была в самом разгаре, удача, казалось бы, склоняется в сторону Карфагена. Ганнибал успешно проник в Италию и собирался заставить врага сдаться. Но Рим еще не был повержен: в бассейне Эгейского моря у сената были не только враги, но и друзья, и его члены обратились к Египту за помощью.

Для египтян этот вопрос был крайне деликатным. На протяжении всего конфликта между Римом и Карфагеном Египет сохранял благожелательный нейтралитет, и Сосибий не хотел менять эту ситуацию. Но так или иначе Египет симпатизировал Риму, считался «другом» Республики, что было крайне выгодно как самому государству, так и его жителям с политической и торговой точек зрения. Но эти неформальные отношения Сосибий решил оставить в запасе. Он не хотел, наладив дипломатические связи с Римом, тем самым рассориться с карфагенянами или нарушить нейтралитет. Из-за этого неожиданное прибытие в Александрию двух римских послов, которые должны были возродить дружбу между двумя народами, заставило Сосибия столкнуться с проблемой, осложнившейся тем, что Филопатор принял подарок от римского сената – красивую тогу и цепь из слоновой кости, а Арсиноя – пурпурное одеяние.

Это были поразительные подарки, отказ от которых мог показаться невежливым, а приняв их, царская чета брала на себя обязательство отправить в Рим один или два корабля с зерном, по сути нарушая таким образом нейтралитет. Очевидно, римские послы знали, как избавить египтян от сомнений. Возможно, Филопатору слишком нравилась его цепь из слоновой кости, Арсиною чересчур поразило пурпурное одеяние, чтобы отказаться от этих прекрасных вещей, а у Сосибия, очевидно, нашлись собственные побудительные мотивы. Так или иначе, сенат получил зерно, а послы привезли домой еще и радостную новость – римскому народу не следует бояться развращенного царя, ставшего марионеткой в руках продажного грека.