Владимир Герье - Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. [Старая орфография]

Указанная выше аналогія между якобинцами и правительствомъ стараго порядка во внутренней и внѣшней политикѣ и преемственный характеръ этой политики должны быть приняты во вниманіе при сужденіи о якобинцахъ. Съ этой точки зрѣнія они не представляются только случайными похитителями государственной власти и завоевателями Франціи, а являются вмѣстѣ съ тѣмъ и продолжателями старыхъ государственныхъ пріемовъ Франціи. Они, правда, становятся для народа тираническими повелителями: они заботятся не объ его интересѣ, а объ упроченіи и усиленіи своей власти, но вмѣстѣ съ тѣмъ — такъ какъ они представляютъ собою правительство Франціи — ихъ интересы и интересы націи во многомъ совпадаютъ, и они олицетворяютъ собою въ своей задорной и тщеславной политикѣ, въ своихъ войнахъ и завоеваніяхъ, въ своемъ высокомѣрномъ обращеніи съ другими націями духъ, столь присущій французскому народу — въ его массѣ и въ его историческомъ обликѣ. При этомъ мы можемъ отмѣтить въ нихъ еще другую черту, которая еще болѣе роднитъ ихъ съ массою французскаго народа и, несмотря на ихъ узурпацію и тиранію, примиряла съ ними французовъ. Эта черта представляетъ собою другой корень якобинства, идущій изъ далекаго историческаго прошлаго, и не менѣе важна для ихъ исторической оцѣнки, чѣмъ ихъ дѣятельность самозванныхъ государственныхъ плотниковъ: мы разумѣемъ ихъ отношеніе къ строенію общества, или ихъ соціальную политику.

Революція была не въ меньшей степени соціальнымъ переворотомъ, чѣмъ государственнымъ; полное выясненіе этого факта — одна изъ крупныхъ заслугъ Тэна. Революція не только передала государственную власть въ другія руки, но внушила ей противоположное направленіе въ соціальной политикѣ. Легисты и интенданты, т.-е. бюрократія стараго порядка, мало обращали вниманія на его соціальный строй; лишь бы власть перешла къ правительству — общество могло, съ ихъ точки зрѣнія, сохранить тотъ пестрый и причудливый складъ, который былъ слѣдствіемъ его феодальнаго происхожденія. Но не все дѣло «собиранія» Франціи совершилось путемъ завоеваній и захватовъ; даже въ тѣхъ случаяхъ, когда короли расширяли предѣлы своего государства войною, послѣдняя большею частью оканчивалась договоромъ, капитуляціей, условнымъ подчиненіемъ области или города. И старая королевская власть добросовѣстно соблюдала эти договоры и капитуляціи, ибо они были личнымъ ея дѣломъ. Оттого было такъ разнообразно положеніе провинцій и городовъ въ старой монархіи, и такъ неравномѣрно государственное бремя, на нихъ падавшее. Той же политики держались короли и относительно сеньёровъ, облеченныхъ по феодальному праву государственною властью надъ своими подданными. Превращая этихъ подданныхъ въ своихъ подданныхъ и отнимая шагъ за шагомъ у сеньёровъ принадлежавшія имъ функціи и права государственной власти, короли не забывали исконной черты различія между первоначальными господами и ихъ податнымъ людомъ. Оттого привилегіи и изъятія отъ государственныхъ повинностей остались основнымъ принципомъ общественнаго быта при старомъ порядкѣ. И какъ ни уменьшались эти изъятія съ теченіемъ времени, какъ ни увеличивалось съ другой стороны число людей, изъ податной массы (roture) проникшихъ въ составъ привилегированныхъ классовъ — ровъ между народомъ и привилегированными не былъ засыпанъ. Поэтому давленіе государства не одинаково ощущалось въ разныхъ слояхъ народа. Въ верхнемъ слоѣ оно почти не было чувствительно; короли даже дѣлились, довольно щедро, государственнымъ достояніемъ съ потомками или замѣстителями владѣтельныхъ князей; но чѣмъ ниже былъ слой, тѣмъ ощутительнѣе становилось давленіе, и народная масса изнывала подъ двойнымъ гнетомъ, такъ какъ къ государственному бремени присоединялась тяжесть того верхняго соціальнаго слоя, который обременялъ массу своими привилегіями, изъятіями и остатками феодальныхъ правъ.

Наступившая революція кореннымъ образомъ уничтожила всякое неравенство и всякую неравномѣрность, отмѣнивъ всѣ привилегіи и изъятія; въ своемъ порывѣ она стерла даже старинные межевые знаки, напоминавшіе о прежнемъ раздвоеніи, воспретивъ дворянскій титулъ и самыя имена феодальныхъ родовъ. Но на этомъ дѣло не остановилось. Вскорѣ нахлынулъ новый революціонный шквалъ — якобинскій — и государственная власть перешла въ руки этой партіи.

Тогда-то усиленная якобинцами государственная машина стала работать въ обратномъ направленіи, т.-е. молоть и сокрушать верхній, прежде привилегированный слой народа. Вмѣсто податного и рабочаго люда (taillables et corvéables à merci), беззащитной жертвой якобинскаго государства сдѣлались дворянство, духовенство, магистратура, «аристократы» и «богачи» (les riches) вообще. Всегда пустая казна якобинскаго правительства стала наполняться вмѣсто податей, — которыя народъ пересталъ платить, — конфискаціей имущества эмигрантовъ и заключенныхъ, принудительными займами у богатыхъ, захватомъ ихъ золота и серебра и безпрестанными, всевозможными съ нихъ поборами въ пользу казны или ея якобинскихъ агентовъ. Мало того, весь верхній слой французской націи подвергся систематической проскрипціи; гильотина не щадила даже перебѣжчиковъ, какъ, напр, «герцога Эгалите», т.-е. герцога Орлеанскаго, подавшаго голосъ за смерть короля; законъ о заключеніи въ тюрьму подозрительныхъ (loi des suspects) былъ такъ составленъ, чтобы включить въ эту категорію всякаго, кто не принадлежалъ явно къ якобинцамъ: бывшіе дворяне стали паріями въ новомъ якобинскомъ обществѣ; теперь они въ свою очередь были лишены права занимать общественныя должности, имъ было даже запрещено проживать въ столицѣ, въ портовыхъ городахъ и въ крѣпостяхъ; католическое духовенство стало терпѣть отъ государства всѣ тѣ преслѣдованія, которымъ подвергались при старомъ порядкѣ «проповѣдники пустыни», т.-е. кальвинистскіе пасторы; недавно еще было достаточно захватить проповѣдника-кальвиниста на мѣстѣ преступленія, чтобы предать его казни; теперь той же участи подлежалъ нелегальный ксензъ, отслужившій обѣдню!

Но. якобинцы не ограничились преслѣдованіемъ «аристократовъ», т.-е. привилегированныхъ слоевъ стараго порядка. Къ аристократамъ они причислили — и потому объявили врагами народа — всѣхъ богачей, бѣлоручекъ (muscadins) и праздныхъ людей (oisifs и oisives) {79}, какого бы сословія они ни были. Ненавидя все, что выдавалось изъ массы народа достаткомъ, образомъ жизни и привычками, якобинскіе заправила перевернули общество вверхъ дномъ и какъ бы поставили себѣ цѣлью въ нѣсколько лѣтъ перевести на неимущихъ то, что въ теченіе вѣковъ накопилось въ верхнихъ слояхъ народа. Они открыто и офиціально провозглашали, что «въ бумажникахъ богачей бѣдные найдутъ средство для удовлетворенія своихъ нуждъ». Вожди ліонскихъ якобинцевъ прямо заявляли, что «настало время осуществить пророчество, по которому богатые будутъ поставлены на мѣсто бѣдныхъ, а бѣдные на мѣсто богатыхъ», и находили, что «богатые должны будутъ почитать себя счастливыми», если бѣдные согласятся на дѣлежъ и оставятъ имъ половину ихъ имущества.