Александр Генрици - Холера в России. Воспоминания очевидца

В начале лета я находился с резервным батальоном гренадерского принца Евгения Вюртембергского полка, в котором служил, в общем лагере гренадерского корпуса под Княжьим Двором; но вследствие моего назначения отправиться в поход в Польшу с ротой для пополнения полка я был отпущен в город на несколько дней, чтобы проститься с домашними и устроить мои семейные дела. В город я прибыл 9 июля 1831 года.

В субботу, 11 июля, возвратившись домой от всенощной, я довольно поздно лег спать, – и только что стал засыпать, слышу на площади звон в небольшой колокол, что у гауптвахты; затем ударили в набат в одной церкви, а там и во многих других. Я встал, подошел к окну (квартира моя выходила окнами на главную большую улицу); вижу необыкновенное волнение народа, а ночь – темная, глухая. Послал я своего денщика на площадь узнать, что такое? Он скоро прибежал и, дрожа от страха, объявил, что бунтуют солдаты военно-рабочего батальона и жители города; что при его глазах на площади убили полицеймейстера майора Манджоса, которого мещане вытащили со двора дома генеральши Гербель, где он намеревался спрятаться в огороде. Городского лекаря Вагнера убили в квартире, на кровати… Артиллерийский генерал Мевес, председатель строительной комиссии, ходил по площади и уговаривал мятежников прекратить буйство и расходиться по домам.

Услыхав эти вести, я тотчас же оделся в полную форму и пошел на площадь в той надежде, что, вероятно, кроме старого генерала Мевеса найду там еще кого-либо из офицеров, и тогда общими силами прекратим буйства и беспорядки. Когда я приблизился к мосту, меня остановили купец Лебедев и слуга частного пристава Свенцова и оба стали убедительно упрашивать меня, чтобы я непременно возвратился домой, если только мне жизнь дорога: уверяли, что там всех бьют и что уже самого генерала убили, а теперь принялись грабить дома частного пристава Дирина, лекаря Вагнера и полицеймейстера Манджоса, и что на площади решительно из «благородных» никого нет. Приняв в соображение, что я один, без военной команды, ничего не могу сделать к усмирению бунта, я с грустью воротился домой и вместе с семейством своим всю ночь скрывался в доме священника, духовного отца моего Варфоломея.

Между тем изверги, убив своих начальников, устремились на вольную городскую аптеку, под тем предлогом, что в ней продаются и оттуда разносят по всем местам яд; ворвались туда: захватили аптекаря с женой на постели, били их немилосердно и полумертвых выбросили из окна второго этажа на каменную мостовую; разграбили все, что только можно было унести, а остальное разбили, переломали и повыкидывали на улицу 82. Провизор, мальчик лет 18, вылез на крышу с заряженным ружьем и пистолетом; один мещанин полез за ним, но был убит ружейным выстрелом и с раздробленной грудью скатился на мостовую. Тогда один из рабочих солдат схватил юношу, и хотя тот успел сделать по нему выстрел, но был сброшен на мостовую; несчастный еще был жив: мастеровые засекли его до смерти.

До рассвета я с семейством скрывался в доме у священника. На заре жену и детей моих я отправил с генеральшей Эмме и мужем ее в лагери; сам остался в полной уверенности, что войска прибудут в город; вспомнив затем, что генеральша Леонтьева, жена нашего отрядного командира, с большим семейством находится в крайней опасности, я поспешил к ней и предложил свои посильные услуги. На мосту мне навстречу попалась большая толпа пьяных мятежников, обрызганных грязью и кровью, вооруженных кольями и ружьями. Удивительно, что они не только пропустили меня беспрепятственно, но еще некоторые из них, помня дисциплину, сняли передо мной фуражки. Генеральшу Леонтьеву я застал совершенно потерявшеюся от страха. По ее желанию я велел ямщикам заложить почтовых лошадей в карету и коляску; ямщики было заупрямились, говоря, что мятежники не приказали везти генеральшу, – она-де им будет нужна «для спросу». Однако же я настоял на своем и усадил генеральшу в экипаж вместе с семейством и с ее сестрой, капитаншей Синельниковой 83.

Во время пути через город бунтовщики грозились сбросить экипажи с мосту вдогонку – эти угрозы они кричали под самыми окнами кареты; но я от самого дома чрез мост и до самой заставы проводил семейства Леонтьева и Синельникова, идя пешком подле кареты, сквозь толпы убийц, и провел их так счастливо, что ни один из злодеев не осмелился остановить нас. Бог явно спас своим милосердием.

Возвратившись домой, я нашел там старшего сына моего Виктора, о котором мать забыла впопыхах; часов в 9 утра, во время обхода, пошел я в квартиру майора Исакова, сослуживца моего, и, проходя мимо площади в близком расстоянии, увидал на ней множество народу. Потом узнал, что в это самое время бунтовщики заставили архимандрита из монастыря идти крестным ходом на площадь; и здесь он, с прочим духовенством, служил молебен на месте, окропленном невинной кровью. Тут же валялся голый обезображенный труп несчастного Манджоса. В это же время были пойманы и приведены на площадь: частный пристав Дирин со своими сестрами (он был переодет в мужицкий армяк); суворовского полка майор Ларадзи, штаб-лекарь Богородский, гренадерского принца Оранского полка капитаны Шаховской и Ходот, инженер-полковник Андреев и еще некоторые офицеры, какие именно, не упомню, и инженерный майор Шахордин. Во время молебствия всех приведенных на площадь без милосердия высекли розгами и били палками, допрашивая: кто из них и сколько взял с поляков за намерение отравлять своих подчиненных. Тут же стоял стол, взятый из градской думы, покрытый красным сукном; были расставлены кресла и стулья, на которых заседали рабочего батальона фельдфебели и унтер-офицеры – люди грамотные: суд в полном составе – и презус, и ассесоры. Когда кто-либо из несчастных допрашиваемых, будучи не в силах более переносить ужасные истязания, ничего не помня от боли, плел на себя нелепицу, т. е., «сознавался в отравлении людей», того переставали мучить и приказывали снятый с него допрос своеручно подписывать. Несколько купцов и грамотных мещан должны были подписями засвидетельствовать истинные показания, которое затем уже скреплял своей рукой сам архимандрит… По окончании этой процедуры каждый из присутствующих – купец ли, мещанин, девка или баба, – имел право подойти и бить допрошенного по лицу и плевать на них, что многие из присутствовавших и делали… В самый вечер арестованных повели под конвоем в кузницы заковывать в кандалы и затем привели обратно в город, на гауптвахту.

Майора Исакова и жену его я нашел в большом страхе. Когда военно-рабочие после молебна перепились мертвецки пьяными (откупщик по доброй воле выкатил им бочку вина) и рассыпались по городу отыскивать инженерного капитана Кроли, подполковника Кашнерова, полковника Сергеева, капитана Ушакова и вообще всех господ, то, проходя мимо квартиры Исакова, некоторые из мятежников стали спрашивать: дома ли майор? На ответ его жены, что он пошел к ним на площадь, они прошли мимо.