Дмитрий Бовыкин - Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Самым принципиальным расхождением между позициями роялистов и конституционных монархистов оказалось стремление Монаршьенов сохранить представительную форму правления, то есть встроить в будущую систему такие элементы, которые изначально ограничивали бы королевскую власть. Здесь они смогут найти взаимопонимание лишь к 1814 г., пока же у Монаршьенов не было другого выбора, кроме как сотрудничать с Людовиком XVIII и пытаться его обратить в свою веру.

Однако значительно более важным видится иное. Проанализировав комплекс документов, вышедших из-под пера Людовика XVIII и его ближайших советников во второй половине 1795–1799 гг., можно выявить, как эволюционировали их политические и идейные проекты, проследить за дискуссиями вокруг наиболее спорных моментов, оценить тот путь, который был пройден королём в изгнании за эти годы. С этих страниц перед нами предстает не «непримиримый приверженец абсолютистского режима» {2487} 2487 Манфред А. З. Указ. соч. С. 203. , а умный и чуткий политик. Его идеалы во многом лежат в прошлом, однако Людовик XVIII «ничего не забыл и многому научился» — с течением времени он избавляется от иллюзий и демонстрирует всё большую склонность к компромиссу.

В 1799 г. он уже совсем не тот, нежели в 1795-м. Тогда для победы казалось достаточным, чтобы на смену слабовольному Людовику XVI пришел истинный государь, чтобы во главе роялистов встал не постоянно уступающий мятежному народу монарх и не находящийся в тюрьме десятилетний мальчик, а полный энергии принц, хорошо знакомый всем европейским дворам, суровый, но справедливый, новый «отец народа», готовый простить заблуждения, но покарать преступников. К концу режима Директории Людовику становится ясно, что корону недостаточно потребовать — её придётся покупать , придётся завоевывать на свою сторону общественное мнение.

Сама мысль об этом ему претила, временами король пытался сделать вид, что никакого общественного мнения не существует, есть лишь искусные интриганы, управляющие народом по своему желанию, — с ними-то и необходимо искать точки пересечения. Однако его действия говорят об обратном. Людовик XVIII крайне внимательно относился к каждому слову, которое могло быть предано гласности, пытался предугадать, какое впечатление произведут его декларации, немало делал для того, чтобы создать у своих подданных определённый образ. Это проявлялось и в лексике: значительно чаще, нежели раньше, встречалось слово «нация», то и дело заходила речь о её правах и представителях, упоминался даже «общественный договор».

Людовик XVIII неоднократно обещал не возрождать Старый порядок — другое дело, что в этих словах порой можно услышать не торжество реформатора, а сожаление о навсегда утраченном прошлом. И тем не менее подготовленные в его окружении проекты деклараций и ордонансов явно свидетельствуют о том, что король не кривил душой. Старый порядок виделся лидерам роялистов состоящим из двух частей. Его основу, ядро — фундаментальные законы французской монархии — они хотели сохранить и впредь. И дело не в том, что король считал их совершенными или ему претила сама мысль о реформах. Он осознавал, что стоит начать модификацию того фундамента, на котором покоилась монархия, и он либо не сможет остановить эти преобразования, не поделившись властью, а то и не лишившись её, либо превратится в деспота, поскольку именно эти законы и делали власть короля Франции абсолютной, но не деспотической. То же, что с течением времени стало окружать это ядро, необходимо было проанализировать и избавить от «abus» — весьма многозначное понятие, означавшее и «злоупотребления», и «заблуждения», и «несправедливости». Чтобы не допустить в будущем этих злоупотреблений и неправильного толкования фундаментальных законов, король обещал даровать Франции конституцию, Хартию, в которой эти основы были бы закреплены навечно.

Монархия для Людовика XVIII — это не только форма правления, но и сопутствующая ей система символов и образов; отсюда и та непримиримая война, которую он объявлял порожденным Революцией символам, лозунгам, новому календарю. Монархия — это, несомненно, сословное государство со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая право сословий быть услышанными. Согласие на созыв Генеральных штатов кажется королю разумным компромиссом между «деспотизмом» и парламентаризмом, хотя он пока не готов окончательно определить для себя, какой объем полномочий следует даровать представителям сословий. Монархия — это, безусловно, и «правовое государство»; отсюда стремление облечь свои решения в юридически безукоризненные формулировки, сколько бы иезуитства в них не содержалось. «Благо государства» могло оправдать многое, но не нарушение базовых прав подданных, включая право собственности: ни король, ни его окружение не сомневались, что национальные имущества должны быть возвращены прежним собственникам и можно обсуждать лишь вопросы компенсации.

Людовик XVIII заявлял, что на переходный период во Франции будет установлен временный порядок управления. Решение казалось мудрым: окружение короля осознавало, что невозможно в одночасье выстроить новую систему управления, а старая, существовавшая до 1789 г., очевидно, уже не отвечала изменившимся условиям. Не хватало и кадров, опытных должностных лиц с дореволюционным опытом работы. Но едва ли не самое главное, что позволял временный порядок управления — это отложить на неопределенный срок решение вопросов, на которые у короля не было ответов.

В результате та система управления страной, которая должна была установиться во Франции после победы роялистов, мало чем напоминала бы Старый порядок. После реставрации во Франции должны были сохраниться унаследованные от Революции налоговая система, деление страны на департаменты, гражданские и судебные власти. Советники короля отмечали, что, помимо прочего, это позволило бы покончить с теми чертами Старого порядка, от которых в XVIII в. тщетно пыталась избавиться королевская власть: с партикуляризмом и привилегиями провинций, неравномерным налогообложением сословий и отдельных частей королевства, самомнением парламентов, отжившими свой век сеньориальными правами.

Кардинальным образом должна была измениться и армия. Если в последние годы Старого порядка Людовик XVI, стремясь поддержать родовитое дворянство, закрыл доступ к офицерским званиям для выходцев из других сословий, то Людовик XVIII, напротив, обещал потомственное дворянство всем простолюдинам, до них дослужившимся. С формальной точки зрения это соответствовало духу былых времен (дворянство — сословие воинов), однако в реальности позволяло сохранить рожденную Революцией победоносную армию нового типа.