Чарльз Рууд - Фонтанка, 16: Политический сыск при царях

Если Гапон знал Азефа только как революционера, то эсер-максималист Соломон Рысс проведал о его связях с полицией. Это удалось ему, потому что он, находясь в тюрьме, изъявил желание сотрудничать с политическим розыском. Директор Департамента полиции М.И. Трусевич так хотел заполучить надежного осведомителя из максималистов, что приказал устроить побег опасному преступнику, пожертвовав при этом двумя жандармами, которых отдали под суд за упущения в охране. Выйдя на свободу, Соломон Рысс рассказал товарищам о сделке с полицией. Он дал жандармам сведения о некоторых максималистах, но умолчал о наиболее важных акциях. В сентябре 1906 г. он через своего брата Петра Рысса предупредил эсеров об Азефе, добавив, что этот агент губит и его самого. Петр Рысс выполнил поручение, но эсеры лишь пригрозили, что он «дорого заплатит за клевету» [322] Дело С. Рысса // Былое. 1909. Вып. 9 — 10. С. 239. . Вскоре Соломон Рысс был арестован и повешен.

В тот же период в ЦК партии эсеров поступили сведения из Одессы о том, что помощник начальника охранного отделения готов за солидное вознаграждение открыть имя важного провокатора. На переговоры выехал Н.С. Тютчев, но еще раньше об этих сведениях стало известно Азефу. Когда Тютчев добрался до Одессы, полицейский чиновник бесследно исчез. Говорили, что его срочно отозвали в Петербург и обвинили в растрате казенных денег. Впрочем, нет достаточных оснований говорить о причастности Азефа к этому делу, так же как и о том, что чиновник собирался рассказать именно о нем.

Несомненное отношение к Азефу имело так называемое саратовское письмо. Этот документ был составлен осенью 1907 г. и являлся развернутым резюме всех сведений, переданных эсерам одним из служащих Саратовского охранного отделения. Автор письма ссылался на слова Евстратия Медникова, командированного в Саратов в августе 1905 г. для слежки за эсеровской конференцией. Желая похвастаться осведомленностью Департамента полиции, Медников рассказал, что в подпольной конференции участвует секретный агент, получающий 600 руб. жалованья. Филеры были так потрясены этой суммой, что упросили показать им заезжую знаменитость.

Хотя полицейский служащий не знал настоящей фамилии Азефа, он назвал его агентурные клички, описал внешность. Нетрудно было догадаться, что речь идет об Азефе, участвовавшем в Саратовской конференции. Однако никто не удосужился сопоставить факты, а большинство членов ЦК не знало о существовании «саратовского письма».

Тщательный анализ всех сведений об Азефе произвел Владимир Львович Бурцев. Ему было известно положение Азефа в партии эсеров. Их личное знакомство было поверхностным. Бурцев не подозревал, что Азеф пристально наблюдал за его деятельностью еще со студенческих времен и впервые упомянул его фамилию в агентурных донесениях в 1897 г. Что же касается Бурцева, то Азеф попал в сферу его внимания лишь летом 1906 г. Издатель «Былого» столкнулся с руководителем Боевой организации на столичной улице и задал себе вопрос: «Если я издали увидел Азефа и так легко узнал его, то как же сыщики, которые, конечно, знают его в лицо, могут его не узнать, когда он так открыто бывает в Петербурге?» [323] Бурцев В.Л. В погоне за провокаторами. М., 1989 (репринтное воспроизведение издания 1928 г.). С. 68.

Поскольку Бурцев разделял безоговорочное доверие к главному террористу, то его мысли первоначально пошли по самому причудливому пути. Он предположил, что полиция не берет Азефа, потому что ей удалось внедрить агента в его окружение. Он даже предупредил Азефа о возможном предательстве. Прошло немало времени, прежде чем ему пришла в голову чудовищная мысль: а не является ли этим осведомителем сам руководитель Боевой организации?

Бурцева поразило, что один из его добровольных помощников, бывший охранник М.Е. Бакай, хорошо знал всех эсеровских вождей, но никогда не слышал об Азефе и воспринял как розыгрыш сообщение, что тот являлся руководителем боевиков: «Мне не знать главу Боевой организации — это значит все равно что не знать фамилию директора Департамента полиции». Отсутствие видного эсера в розыскных циркулярах означало, что он нужен на свободе и его хотят уберечь от случайного ареста. Бурцев впервые услышал от Бакая псевдоним таинственного провокатора в эсеровской партии — Раскин. Теперь он не сомневался, что Азеф и Раскин — одно лицо.

Расследование Бурцева не укрылось от Азефа и политической полиции. Герасимов представил Бурцеву ложного информатора из чиновников охранного отделения, который писал, что все сведения о предательстве Азефа неправильны: «Вполне допускаю, что слухи о вышеупомянутых лицах — это проделка негодяя Герасимова…» Чтобы отвести подозрения от настоящего агента, полиция подбросила сфабрикованные документы об агентурной службе двух видных эсеров. Однако переиграть Бурцева не удалось.

Его расследование пытались остановить и эсеры. ЦК партии создал комиссию «по исследованию слухов о провокации», которая нашла безосновательной клевету в адрес руководителя Боевой организации. В дело был посвящен очень узкий круг эсеров, но оно вышло наружу после партийной конференции в августе 1908 г., когда Бурцев потребовал отстранить провокатора от конспиративных вопросов. Он также пригрозил лидерам партии опубликовать свои материалы в открытой печати.

Был назначен третейский суд из старейшин революционного движения. Азеф считал, что судебное разбирательство пойдет ему на пользу: «Нужен суд надо мной. Только на таком суде вскроется нелепость всех этих подозрений». С ним соглашался главный идеолог партии В.М. Чернов: «Бурцев будет раздавлен. Ему придется каяться на суде». Азеф не участвовал в заседаниях и часто покидал Париж. Всю информацию он получал от друзей, выступавших в его защиту. Особенно горячо отстаивали своего руководителя члены Боевой организации. Одни из них говорили, что не поверят даже агентурному донесению, написанному рукой Азефа. Другие грозили перестрелять всех судей, если они осмелятся задеть его честь.

Первые заседания суда показали, насколько слабыми были улики против Азефа. Бурцев сумел предъявить лишь косвенные данные. Впоследствии выяснилось, что он заблуждался относительно многих эпизодов. Например, он приписывал «петербургское письмо» жандармскому полковнику А.Н. Кременецкому, которого за этот поступок якобы перевели на службу в Сибирь. Азеф язвительно комментировал это утверждение: «Выдача таких двух птиц, как в том письме, — и за все это вместо Питера Томск и тоже начальником охраны. Все равно если бы мы Татарову дали бы работу вместо Питера в другой области» [324] Письмо Е.Ф. Азефа — Б.В. Савинкову, 10 октября 1908 г. // Былое. 1909. Вып. 9 — 10. С. 213. .