Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Ничто, однако, не заставляет нас предположить, что сфера распространения слуха ограничивалась только теми секциями, информацией о которых мы располагаем. Стоило запустить этот слух, как он перекидывался с одной секции на другую, находя все новых и новых распространителей, и живейшим образом обсуждался везде, где в атмосфере сомнений и неопределенности люди стремились получить хотя бы какие-то новости о событиях, которые развивались весьма беспорядочно. Так, собрание секции Единства, балансировавшее некоторое время между Коммуной и Конвентом, получило послание от секции Ломбар с извещением о том, что ее революционный комитет арестовал «пять негодяев» — по всей видимости — сообщников Коммуны, которые, «желая извлечь выгоду из обстоятельств, кои они сочли благоприятными для их планов, провозгласили сына Капета [королем]». Эта новость, разоблачающая истинные проекты «самого кошмарного заговора», не фигурирует в архивах ни одной другой секции. В то же время секция Ломбар, с самого начала преданная Конвенту, «побраталась» с двумя десятками других секций, отправив туда своих делегатов. Таким образом, логично предположить, что эти эмиссары не преминули разнести столь потрясающую новость повсюду. Так же как и секция Ломбар, большинство верных Конвенту секций сносились между собой и старались убедить секции колеблющиеся, формируя тем самым тесную сеть циркуляции новостей и слухов.

Что же именно рассказывали? Эта ошеломляющая новость имела несколько версий, поскольку видоизменялась по мере распространения (не говоря уже о том, что нет никакой уверенности, что все изначальные распространители рассказывали ее сходным образом). Более или менее неизменным оставалось лишь следующее: Робеспьер — роялист; с него наконец-то сорвали маску; это одновременно объясняет и цель его заговора, и меры общественного спасения, принятые Конвентом. На основе этой канвы люди импровизировали, добавляли подробности, приводили доказательства. Можно ранжировать версии этого слуха от самой простой до самой изощренной: у Робеспьера (и / или в Коммуне, у полицейских чиновников) была найдена печать с изображением лилии; два человека пытались освободить из Тампля «юного Капета»; пятеро «негодяев» уже хотели провозгласить короля; Робеспьер собирается жениться на дочери Капета, и брачный контракт уже подписан.

Той же ночью ходил слух о тайном сговоре между Комитетами Конвента и «роялистами», читай — «иностранной партией». Робеспьер-младший сразу же после освобождения из Ла Форс произнес в Ратуше речь, яростно обличая факцию [6] Слово «faction» часто переводится как «фракция» (что неверно, поскольку парламенты того времени не знали реального деления на фракции) или «группа заговорщиков», «клика» (что также не совсем верно, поскольку придает слову оттенки, которых оно лишено). — Здесь и далее звездочкой отмечены примечания переводчика. , «желающую поработить народ, удавить патриотов, открыть двери Тампля и освободить оттуда юного Капета». Исполнительный комитет Коммуны поздно ночью принял решение об аресте пятнадцати депутатов, «притесняющих» Конвент. И тут же пообещал гражданский венок «отважным гражданам, которые арестуют этих врагов народа... осмелившихся на большее, нежели сам Людовик XVI, и заключивших в тюрьму лучших из граждан».

Отметим, что, выводя Конвент в роли «притесняемого» «кучкой негодяев», «врагами народа», Исполнительный Комитет разом разрешал весьма деликатную проблему легитимности восстания. Коммуна и «лучшие из патриотов», таким образом, представляли собой «поднявшийся с колен народ», который восстанавливает свой суверенитет, но не настроен против Конвента, национального представительства. Он действует лишь для того, чтобы освободить Конвент «от притеснения заговорщиками». О другой попытке Коммуны, быть может, самой отчаянной, свидетельствует черновик прокламации ее Исполнительного комитета, процитированный Куртуа: «Народу стало известно, что по поручению чужеземцев, господствующих над Комитетом общественного спасения, в Тампль прибыл патруль, чтобы освободить гнусных отпрысков Капета; патруль арестован, и Совет умертвил Капетов». Не было ли это искаженным отзвуком гулявших по улицам слухов о том, что Комитеты отрядили воинское подразделение для защиты Тампля? Не было ли это показателем паники, охватившей Коммуну в ее последние часы, когда после полуночи Гревская площадь стала все быстрее пустеть и ее начали покидать последние группы канониров?

Как бы ни обстояло дело с этими прокламациями и их реальным распространением, они могли лишь внести свой вклад во всеобщую сумятицу. Слухи перетекали из одного в другой, и все вместе сливались в единый слух о том, что роялисты начали действовать и хотят освободить «гнусных отпрысков».

Слух достигает своего апогея ранним утром 10 термидора, когда после взятия Ратуши Робеспьер и другие депутаты, «объявленные изменниками Родины», были доставлены в зал заседаний Комитета общественного спасения по соседству с тем залом, где проходило непрерывное заседание Конвента. Можно сказать, что бумеранг вернулся: обросший новыми деталями слух возвратился в свою отправную точку. И наконец, в распоряжении Конвента оказались материальные доказательства роялистского заговора, замышлявшегося в Ратуше: ему были доставлены «книга постановлений Коммуны и печать заговорщиков, на которой совсем недавно была выгравирована лилия, и печать эта находилась на письменном столе в Коммуне». Отметим, что разные версии протоколов данного заседания расходятся в одном вопросе: кто принес эту «гнусную печать»? «Граждане из секции Гравилье»? «Мировой судья из секции Гравилье»? «Депутация комиссаров секций»? «Мировой судья, назначенный представителями народа для проведения обыска в Ратуше»? Как бы то ни было, многие депутаты писали о том, что они сами видели эту печать с лилией. После получения этого доказательства пересудам не было конца. Среди депутатов и, без сомнения, на трибунах рассказывали, что «Робеспьер замышлял вступить в брак с дочерью Людовика XVI, что он хотел восстановить на троне Капета», и эти пересуды «занимали умы» (если верить Баррасу, который отмечает это в своих «Мемуарах», добавляя, однако, что «лично он ни на секунду не поверил этим утверждениям»; мы еще вернемся к его свидетельству).

Ничто уже не сдерживало вкушавших победу депутатов; к слухам, которые распространялись на протяжении всей ночи, добавилась брань. Конвенту объявили, что «трусливый Робеспьер уже доставлен», и спросили, хочет ли Конвент его видеть. Ответ был полон негодования. «Принести в зал заседаний Конвента тело человека, покрытого всеми возможными злодеяниями, означает лишить этот прекрасный день подобающего ему сияния. Труп тирана может лишь распространять вокруг себя чуму; предназначенное для него и его сообщников место — это площадь Революции. Необходимо, чтобы оба Комитета приняли должные меры, дабы меч закона поразил его без промедления». Тюрио, произнесший сию негодующую речь, не преминул уточнить, что представляли собой эти «преступления». Такую возможность предоставил ему несколько часов спустя Фукье-Тенвиль, который, будучи педантичным законником, поставил перед Конвентом весьма непростую проблему.